Константин Кураленя - Шаман-гора

Я уже знал, что звали его Зиновием, и он был одним из самых старых солдат батальона. По нашим меркам — дембель, или дед.

Служили в то время двадцать лет. Немудрено, что традиция называть дедом выслужившего свой срок службы солдата сохранилась до наших дней. Армейские традиции живучи.

— Ишь ты, расстарались они, — довольно усмехнулся польщённый унтер, — воину выпить с устатку не грех, а в остальное время это баловство.

— Что правда то правда, Устиныч. Сам Александр Васильевич Суворов не возбранял. А тот солдата ценил и уважал, — поддержал его Зиновий.

— Да, великий был полководец. Настоящий отец для нашего брата-солдата, — согласно крякнул Батурин, разливая содержимое бутыли по протянутым солдатским кружкам.

Когда спиртное было разлито, унтер-офицер степенно огладил усы и произнёс: — Выпьем, господа линейцы, за товарищев наших, кои не дожили до этих дней, а сгинули смертию лютой.

Все перекрестились и залпом опорожнили кружки. Я невольно передёрнулся. В кружке оказался самогон-первач.

Солдаты набросились на нехитрую казённую еду. После того как народ утолил первое чувство голода, унтер налил по второй.

— Ну а теперь, за Бога, царя и Отечество!

Радостно брякнули металлические кружки, а их содержимое, не задерживаясь, провалилось в солдатские желудки. Дружно заработали челюсти, и, как это бывает в таких случаях, завязался мужской разговор. У солдат всех времён и народов тема для разговоров одна. О сволочах-начальниках. О женщинах-изменщицах.

О далёком доме да о тяжкой солдатской доле.

Разбудил меня рано утром голос моего нового командира.

Батурин сиплым со сна голосом крыл матом культяпистого Егора.

Тот ночью уснул рядом с костром и едва не прожёг свои сапоги.

— Я тебя, курву разэтакую, босиком погоню. И какого лешего ты в сапогах спать увалился? Ноге отдых нужон. А ты её гнить заставляешь, чучело нестроевое.

Егорша виновато хлопал глазами и шмыгал носом. Солдаты, пересмеиваясь, умывались и готовили завтрак.

В ограниченном общением мужском коллективе всегда найдётся кто-то на роль клоуна и всеобщего посмешища. Такими уж нас создал Господь Бог. Мы всегда должны самоутверждаться за счёт других.

После завтрака Батурин построил наше маленькое формирование и объявил: — Мне приказано на время постройки плотов и во время сплава распределить вас меж казенных крестьян. Для оказания им всевозможной помочи. Таких рек они не видели. Сплавом не сплавлялись.

Потом унтер-офицер самолично развёл нас по закреплённым командам. Меня приставили к группе переселенцев из Тамбовской губернии.

— Господин унтер-офицер, — наконец-то я решил обратиться к суровому унтеру.

— Чего тебе, Манычев?

— А я ведь тоже в сплавы не ходил.

— Как это? — не понял он меня. — А где же ты служил?

Я решил блефовать.

— Дак в Иркутске. А туда попал по рекрутской повинности из России. Так что не извольте гневаться, а большим сплавом ходить не довелось.

— А вообще, по рекам-то хоть плавал? — степень крайней досады не позволила ему даже загнуть матом.

— О, это сколько угодно, господин унтер-офицер. На малых судах могу ходить. Доводилось и в штормах побывать.

— Ладно, солдат, приказа я нарушить не могу. Раз с судами малыми дело имел, то и с плотом управишься. А пока присматривайся да на ус мотай, как другие делают. — Раздосадованно сплюнув на песок, он пошёл прочь.

Я подошёл к своим новым попутчикам. За время, прошедшее после вчерашнего вечера, люди коренным образом переменились.

Женские лица были свежи и привлекательны. Мужики сидели с аккуратно подстриженными бородами. Дети с весёлым визгом носились между шалашами.

А самое главное, над ними не витал тошнотворный запах немытых тел. Баня сделала своё дело. Даже жесты и движения людей стали совершенно иными: в них уже не было той тоски и обречённости, как при первой встрече.

— Проходи, служивый, гостем будешь, — широким жестом невысокий, но крепкий мужик пригласил меня к костру.

— Благодарствую, православные, — ляпнул я, вновь вспомнив какой-то очередной исторический фильм.

В глазах мужика промелькнуло удивление. Я понял, что сморозил глупость. Наверное, так разговаривали какие-нибудь монахи или староверы. А катись оно всё к чёрту. Надоело. Больше не буду ни под кого подстраиваться.

Я решительно прошёл к костру и уселся на свободное место.

Мужики выжидающе молчали. Оглядев направленные ко мне лица, я произнёс: — Здорово, мужики.

— И тебе не кашлять, — ответил мне чей-то задорный голос.

Я посмотрел на хозяина голоса. Это был молодой статный казак, может быть немногим постарше меня. А что казак, то было видно по шароварам с лампасами да по папахе с кокардою. На боку у него висела шашка, а рядом, прислонённой к пеньку, стояла винтовка.

— Как тебя маманя с батей кликали, паря? — спросил он меня.

Я понял, что пора представиться. Возможно, что с этими людьми мне придётся съесть не один пуд соли.

— Михаил Манычев. Следую в распоряжение командования третьего Восточно-Сибирского батальона, — ответил я официально.

— Степан Кольцо. Казак второго полка Забайкальского казачьего войска, — передразнивая меня, представился весёлый казак. — Сопровождаю казённых крестьян к месту их нового проживания.

— Ну и шутолом ты, Степан, — слегка пожурил казака тот самый мужик, который пригласил меня к костру. — Ты, служивый, не тушуйся, это он так шутит.

Но было видно, что к казаку он относится с уважением.

— Пошто шутолом, дядька Кузьма? Я зараз и вас отрекомендую, — усмехнулся казак. — А это, господин линеец, казённые крестьяне Тамбовской губернии. Вот дядька Кузьма, вот дядька Филипп, вот дядька Ефим, а там ещё дядька Василий. А дядька Роман до лесу подался. Не можется ему чего-то.

Поочерёдно называл он мужиков уже в солидном возрасте, как я понял — хозяев семейств. Молодёжь представлять, похоже, было не принято. Не доросли.

Тут, обращаясь к своим школьным познаниям по истории страны, я стал вспоминать, что же это такое, казённые крестьяне? Крепостное право отменят только в следующем году. Значит, обживать неосвоенные территории гнали крестьян государственных, которые принадлежали казне. Поэтому и казённые. Интересно, а согласие у них спрашивали? Скорее всего, нет.

— А скажи-ка, дядька Кузьма, — обратился я к мужику, — своей волей на новые земли едете или принудили?

— Пошто ж принудили? Жребий тянули. Кому выпала повинность, тот и наладился в дальние земли. Эвона Ефим, так сам напросился. А другие заместо своих богатеев едут, — охотно пояснил мне мужик.

— Это как — вместо богатеев? — не понял я.

— Ну, ты, Михайло, словно только на свет народился, — расхохотался Степан, — чего проще. Мужик, что побогаче, платит деньги беспортошному, а тот вместо него берёт на себя жребий.