Юлия Алева - Лёд и порох

И тем майским утром, в коронационной суете он сам первым начал жаловаться на неуемную сноху.

— Михаил Борисович, она же неуправляема. Все женщины с придурью, это я тебе как дважды муж скажу, но такого я еще не видел. Мне уже столько раз эту историю про козу рассказали, что я скоро сам блеять начну. Генерал Хрущев второй раз с предложением выходит, так она грозится его подсвечником прибить. И ведь не ровен час слово сдержит. Может тебе ее сосватаем, а? — пошутил он.

Пошутить-то пошутил, да вот чем эта шутка обернулась. Тюхтяев вздрогнул, помялся, походил по кабинету и вдруг выдал:

— Вы полагаете, Ваше Сиятельство, Ксения Александровна может рассмотреть мое предложение? — Татищев сначала было рассмеялся, но осекся, глядя на напряженную спину соратника.

И ведь надо было прямо в тот день их обручить, и пусть бы дальше сами разбирались. Помня о неудаче с Хрущевым, решил сначала лично поговорить, а то мало ли на что способна эта женщина без царя в голове. Иноземцам козу подсунула, с Тюхтяевым вообще может учудить что-то особенно оскорбительное, а для зрелого мужского самолюбия такие вещи куда болезненнее, чем для капризных хлыщей. Смотрел он на нее после прогулки, и понимал, что выест она старому мужу душу и не поперхнется. Вон, то раскапризничалась, то привязалась. А этот вроде как влюбился на старости лет, улыбался поминутно, краснел. Граф уже строил в фантазиях прекрасную дружбу домами, когда услышал этот хлопок у ворот. И как выла тонкая фигурка в центре этого месива, не по-человечески.

Остальное вышло так, как получилось, разумно, если уж на то пошло, поэтому он все ждал, что она остынет. Все же отпускают, забывают, верно? Но только все успокаивалось, так она заглядывает в глаза и везет на Охту. Неужели Тюхтяеву не икалось? Николай Владимирович его об этом никогда не спрашивал, но единственная фотография в доме тоже кое о чем говорит.

А тут с утра приехал курьер с сообщением, что корреспондент с Большой Охты исчез. Бумаги с прошлого раза без ответа, в комнате нет его вещей, одежда переворошена, окно разбито. Граф лично поехал в этот медвежий угол, где обошел действительно имевшийся бардак, причем дорогой портрет так же исчез, а вот на разбитом стекле застрял платочек со знакомой монограммой. Николай Владимирович покрылся испариной, но это невероятно — она только на днях рыдала на могиле.

И в глаза заглядывала так… «Я не чувствую, что он там». Да переигрывала она в этот раз, значит догадалась как-то. Но как, почему вдруг сейчас? Или это совпадение, и Тюхтяев же мог сохранить что-то из ее вещей на память.

Татищев вспомнил ее тогда в кабинете с окровавленным пресс-папье, на Ходынке, в сундуке, на Большой Морской. И червячком в голове «Мельницы Господа мелют долго, но тонко». Эта на все способна. Что же стряслось в этом убогом домике?

Сутягин прятал взгляд, а потом выдал сумасшедшую историю про каких-то ночных грабителей во главе с графиней Ксенией, которые подвергли его нечеловеческим пыткам, и выведали секрет. Судя по внешности, даже не били, так что веры докторишке нет. Любит она Тюхтяева, конечно, значит вряд ли навредит. Служанку нашли, и та призналась, что приезжала барыня, молодая, дорого одетая, злая, ругалась с жильцом, спорила. Потом возвращалась и снова ругались. Злая? Ну не кроткая, это верно, но беззлобная. Правда в глазах было что-то темное, адское, когда говорила об исчезновении Гершелевой… И увидела его во всем цвете, но все равно возвращалась даже к такому. Хотя поверить невозможно, что не испугалась и не сбежала. Или Тюхтяев сам сбежал, но куда такой пойдет? Опять в петлю? Не убила же его сердитая невеста?

К исходу весьма насыщенного общением дня граф добрался до домика с трилистниками не зная, что хочет здесь обнаружить. Ну уж точно не такое.

Остаток виски граф выпивает с нарушением всех норм приличия, из горла, и даже не кашляет.

— Я тебе Сутягина пришлю завтра. Да нет, сейчас же пришлю.

— Не стоит. — быстро отказываюсь от рискованной встречи. — Мы с ним… не очень любезно пообщались, так что пусть пока остынет. А гипс с Михаила Борисовича снимем недельки через две-три — и тогда пусть заходит.

— Может лучше было во флигеле все делать? Там же и оборудование, и микстуры ваши все…

Вот еще, я в ваши руки его больше не отдам.

По Люсиному плану через пару недель можно будет убрать самые заметные рубцы, а потом она планировала еще раз перекроить лицо по мере возможности. Но к концу первой недели лечения я уже лезла на стенку.

«Не могу лежать просто такъ». С этого начинался каждый мой визит.

— Лежите не просто, а с умыслом.

«?»

— Ну пофантазируйте о чем-нибудь.

«Напримѣръ?»

Подумай, например, что мы дальше делать будем, а то мне некогда. Хотя раз уже надумал — достаточно.

— А что бы Вы хотели?

«Я привыкъ уже работать за это время».

— Вам нужно отдыхать.

Люська разрешила ему вставать и вот он бродит по коридору, заходит в кабинет. Оглядывается, озадаченно смотрит на наш общий письменный прибор, ищет что-то взглядом.

«У Васъ мало газетъ».

— Да, я экономлю, и пользуюсь запасами Николая Владимировича. К моему счастью и Вашему огорчению.

Испытующий взгляд.

- «Вологодские ведомости» от 23 октября.

Усмехается.

— Вот так, даже самые изощренные замыслы спотыкаются на мелочах.

Поднимает обе руки.

— Зато можете мной гордиться — я уложилась в тридцать восемь часов от той заметки до Вашего крыльца. И это еще почти сутки дала Его Сиятельству на откровенность.

Изображает полупоклон, а этого нельзя!!!

Усаживаю на диванчик, сажусь рядом.

— Ну что я еще могу сделать?

Качает головой.

Позже слышу грохот — в уборной уронил полку и теперь психует.

— Ничего страшного, сейчас все уберут.

Не оборачиваясь уходит по коридору.

Стоит у окна, дергает плечом, когда подхожу. А так-то третий этаж, метров 12 высоты, если что.

Прихожу в его комнату — выгоняет.

— Придумай ему занятие. — выносит вердикт Люся. — а то он нам все испортит.

Пришлось самой заехать на Моховую.

— Николай Владимирович, может быть, наш общий знакомый продолжит выполнять свою работу? Можете присылать бумаги ко мне. — очень трудно не умолять о небольшой передышке.

— Что, уже допек? — рассмеялся родственник. — Теперь меня понимаешь?

И вот курьеры из МВД стали заглядывать к нам по четыре раза в неделю. Даже телефон провели на всякий случай. Мы с Люськой упивались конструкцией и манерно позировали с этим доисторическим агрегатом. Звонить, правда, особенно-то и некому. Разве что Димка теперь сможет предупреждать о визитах, когда вернется. Да. Когда все вернутся.

Я запретила себе думать о Феде и о том, что теперь делать со всем этим бардаком. Трусость и инфантилизм это, но у меня душевные силы весьма ограничены по объему, так что приходится выбирать. Конечно, время от времени просыпаюсь в холодном поту после очень натуралистичных снов, но это только когда недостаточно устаю.