Борис Батыршин - Крымская война. Соратники (СИ)

- Ну, Ваше Высочество, пойдемте? Придется немного потаскать тяжести.

- Что ж, князь, не беда. Я, знаете ли, не боюсь запачкать руки в земле.

Прапорщик кивнул - что правда, то правда, императорский сынок не чурается простого физического труда. Передовые позиции дооборудовали с его участием - Великий князь прибыл в расположение пулеметчиков поздно вечером вместе с Фомченко, и сразу взял фортификационные работы в свои руки.

- Вот и хорошо. Тогда озаботьтесь перемещением пулемета на центральной позиции, я займусь правой. А здесь оставим мичмана Агафонова, я ему все растолковал. Справитесь, Сергей Михалыч?

Агафонов, севастополец, прикомандированный к пулеметной команде, кивнул, зардевшись в мальчишеском восторге. Как же: мало того, что ему поручают такое ответственное задание, это еще и происходит на глазах у Великого князя!

- Пора, Ваше Высочество!

Великий князь поправил каску и, придерживая рукой неудобный палаш, поспешил следом за начальником пулеметной команды.

У наших генералов, включая Фоменко, просто не хватило выдержки, подумал прапорщик. Надо было не торопиться, не поддаваться эмоциям, а выждать хотя бы четверть часа. Как раз этого времени и хватило французам, чтобы справиться с растерянностью.

Пехотные шеренги наползали на плато с неотвратимостью приливной волны. И без бинокля князь отлично видел колышущуюся над рядами фесок щетину штыков, синие куртки, расшитые красными шнурами, пропыленные бородатые, озлобленные лица в которые навсегда въелся африканский загар.

- Турка? - спросил молоденький солдатик. - А говорили, хранцузы! Что же, турку на нас послали?

Прапорщик заранее посадил в боковые ходы ячейки по три стрелка со штуцерами. Конечно, если все пойдет по плану, французам нипочем не добежать до окопа, но, скажите на милость, когда это на войне все шло по плану?

- Турка и есть. - Откликнулся другой, постарше, с выщербиной между верхними зубами. - Оне завсегда в шароварах и красных ступках на головах. И лю-утыя, не приведи Никола-угодник!

- Ну ежели турке - ничо, турку побьем. - отозвался молодой. - Турку русския завсегда бивали. А мы, что, не русския? И мы побьем.

Это зуавы, чертыхнулся про себя прапорщик. Африканские, мать их за ногу, стрелки, отборные части, краса и гордость французской армии. Знающие люди сравнивают их с казачьими пластунами - та же неутомимая ярость в бою, та же хитрость, умение действовать в одиночку, не дожидаясь приказа, виртуозное искусство стрельбы и владения холодным оружием. Самый упорный противник, которого можно найти на этом поле - кроме, пожалуй, хайлендерской гвардии.

Двести, сто девяносто, сто восемьдесят... авиатор привычно отсчитывал дистанцию в метрах. Что же они там медлят?

Красно-синие шеренги продолжали печатать шаг, и вдруг зуавы, единым движением сбросили ружья с плеч и выставили перед собой штыки. Молоденький солдат, только что порывавшийся «побить турку», охнул и отшатнулся. Зеленая ракета лопнула над самым окопом, за ней вторая, третья, и тут же слитно загрохотали полевые батареи. Прапорщик взялся за рукояти пулемета, прищурился.

Ну что, хватит им, пожалуй, тут прогуливаться?

На дистанции в две сотни метров (в упор по меркам германской войны) остроконечные пули патронов образца восьмого года, пробивали по несколько тел. При глубине построения в пять-шесть шеренг ни одна пуля не пропадала зря, а их в брезентовой ленте было ровно 250 штук. И еще три ленты лежали в коробах в ячейке, не считая тех, что припрятаны неподалеку, в специально отрытом окопчике. Батареи тоже свирепствовали: снопы картечи прорубали в краснофесочных рядах широкие просеки. Зуавы трижды пытались броситься в штыки, но не тут-то было - под кинжальным огнем трех «Максимов» они валились на землю рядами, будто трава под взмахом хорошо отбитой литовки. Избиваемые и с фронта и с флангов, африканские стрелки замерли, качнулись в неустойчивом равновесии, подались вперед - и отхлынули, оставляя за собой скаты, сплошь усеянные сине-красными телами.

«Максим» замолчал. Лобанов-Ростовский откинул крышку замка, второй номер стал вставлять ленту. Прапорщик, не скрываясь, встал во весь рост и поднял бинокль. Батареи, перенесли огонь и били по французским пушкам, развернутым за речкой. Те отвечали, но как-то неубедительно: ядра ложились недолетами, понапрасну перепахивая склон.

«А это еще кто?»

У подножия плато, в толпе бегущих зуавов, метались два всадника. Лобанов-Ростовский подкрутил колесико бинокля. Так и есть - у одного на мундире блестит, заметное даже с такого расстояния, золото генеральского шитья.

Прапорщик взглянул на шкалу встроенного в бинокль дальномера, сдвинул прицельную планку на деление «8» - восемьсот шагов - и поймал кавалеристов в прорезь. Дернул рукоять затвора, досылая патрон, нажал на спуск. Пулемет задергался, лента поползла в приемник, из окошка под стволом посыпались горячие, остро воняющие порохом гильзы.

«Зря вы сюда явились, мон женераль, вот что. Сегодня на берегах речки Альма солдатам Второй Империи весьма неуютно…»

II

ПСКР «Адамант»

28 сентября 1854 г.

Сергей Велесов, попаданец.

Картинка с камеры беспилотного вертолета напоминала заставку компьютерной игры. Парусные кораблики, выстроившиеся ровными колоннами, пенные усы из-под форштевней, полощущиеся флаги. Как в бородатом анекдоте - «изумительная графика, одна беда - сюжет ворованный...»

Упаси меня Бог, я не обвиняю Павла Степановича в плагиате. Этому понятию нет места в военной науке: любое удачное тактическое или стратегическое решение сразу попадает в золотой фонд военной мысли. И его используют, когда выпадет подходящий случай. Ну кто, скажите на милость, виноват, что построение эскадр почти в точности повторяет картину боя при Трафальгаре?

Не верите? Судите сами:

Как и Вильнёв, Гамелен вел эскадру на север. Как и Вильнёв, он перед самым боем предпринял перестроение, включив в состав ордера то, что осталось от первого и второго отрядов. Как и пятьдесят лет назад, строй эскадры не успел образовать кильватерную линию: французы шли уступом, двумя колоннами, причем голова правой, находившейся ближе к берегу, поравнялась со вторым от конца мателотом левой колонны.

Как и при Трафальгаре, под ветром у Гамелена был близкий берег и еще более близкое мелководье. И ветер, дувший как и тогда, в Бискайском заливе, с зюйда, наполнял паруса вражеских кораблей, идущих на французский строй полным бакштагом.

И наконец, оба они - и Вильнёв и Гамелен - французы, черт возьми!

...правда, у Вильнёва не было паровых кораблей...

По мне, так и этих совпадений довольно, чтобы адмирал застрелился на шканцах, не дожидаясь начала боя - чтобы не утруждать рок заботами о собственной судьбе. Но, похоже, Гамелен решил переиграть фатум.