Борис Батыршин - Крымская война. Соратники (СИ)

Никита щелкнул тумблером, включая громкую связь.

-...нстантин Иваныч, отряд паровых кораблей обходит нас с фланга, - возник в помещении голос. - Поворачиваю на вест, приму бой на параллельных курсах.

- Они уходят, Владимир Алексеич! – Истомин вырвал микрофон у старлея. - Гамелен нас обманул, они уходят в Евпаторию!

И верно - четыре отчаянно дымящих кораблика меняли курс, поворачивали к северу.

Корнилов ответил не сразу:

- Ваша правда, Константин Иваныч. Постараюсь нагнать, хоть на отходе пощиплю. Эх, потомков я отослал... с их пушками точно бы справились! Может, вернуть?

- Да, господин вице-адмирал, возвращайте скорее. И вот что еще: сообщите от своего имени на «Париж», чтобы Павел Степанович не увлекался. Боюсь, меня он не послушает. Французам так и так крышка, а ветер того гляди, разойдется до шести баллов. Корабли побиты, к маневрированию сейчас мало способны. Как бы не повыкидывало на берег!

В углу монитора светилась панель с данными атмосферного давления, скорости и силы ветра. Истомин прав, погода в самом деле, меняется...

Я вышел из кают-компании и поднялся на палубу.

Вдали, на фоне берега высился лес мачт, затянутый сплошной ватной пеленой. Над морем разносился сплошной пушечный рык. Там, на залитых кровью палубах, в пороховом дыму, в паутине изодранных снастей, сражались люди. Умирали сами и убивали других; шли на дно, захлебывались кровью из простреленных легких, валились на палубу с головой, рассеченной ударом кортика или абордажного топора. И ни один из них не успел узнать , что сегодня судьба их мира сделала крутой поворот, окончательно покинув колею, в которой катилась, увлекаемая «естественным» ходом событий. И я, выходит, приложил к этому руку…

А ветер правда, посвежел. Море, с утра испятнанное редкими барашками, теперь сплошь покрылось снежно-белыми завитками, исчерчено ровными рядами волн, катящих с веста. Порывы ветра срывают пену с гребней; даже сюда, на вертолетную площадку долетают порции брызг.

Пять баллов согласно визуальной шкале Бофорта, памятной с моей яхтенной молодости. А ветер крепчает, прижимая изувеченные линкоры к коварному мелководью...

- Сергей Борисыч!

Я обернулся. Из двери выглядывал старший лейтенант Бабенко. На физиономии начальника БЧ-4 была написана неприкрытая тревога.

- С «Константина» сообщили: адмирал Нахимов тяжело ранен!

«Вот тебе и упругость временн о й ткани! Вот тебе, мать его не туда, и Трафальгар! И дернул меня черт забавляться с историческими параллелями...»

III

Севастополь,

база авиаотряда

28 сентября 1854 г.

Реймонд фон Эссен

- Еще одним меньше... - невесело сказал Эссен. - Месяца не прошло, а что от отряда осталось - слезы!

Марченко молчал. При приводнении его «эмка» зарылась носом в волну и скапотировала, поломав правую плоскость. Лейтенант садился последним - кружил над Южной бухтой, ожидая, когда сядут ведомые. Высота волн заметно превышала предельные для гидропланов полметра, так что авиаторы еще легко отделались. Чуть меньше везения -  и пришлось бы вылавливать из воды обломки всех трех аппаратов.

- Да заменим мы крыло! - с жаром заявил Кобылин. - Делов на сутки! Вот сейчас прямо и возьмемся. Вы меня, Реймонд Федорыч, знаете - ежели сказал, что управлюсь, значит, так тому и быть!

Эссеновский наблюдатель, прославившийся дебошем в одном из севастопольских трактиров, теперь заведовал ремонтной мастерской. После ранения моториста «девятки» Рубахина, признанного отрядного Левши и кобылинского дружка, летнаб принял его непростое хозяйство.  Руки у унтер-офицера были золотыми, с гидропланами он нянчился, как с малыми детьми.

- Ладно, действуй, - милостиво разрешил лейтенант. - Только смотри, я тебя за язык не тянул. Чтоб завтра к пятнадцати ноль-ноль аппарат был готов к пробному вылету. Сам полечу, смотри! А ты, Борис Львович, не стой, в ногах правды нет.

Кобылин торопливо кивнул и вышел. Марченко пододвинул стул, лицо его скривилось от боли, и Эссен заметил, как неловко он держит правую руку.

- Тебе бы врачам показаться, может кость треснула?

- Нет там никакой трещины!  - отмахнулся Марченко. - Самый пошлый вывих. Да и к кому обращаться? Пирогов при армии, а остальные - хрен их знает, что тут за коновалы? Фибиха бы сюда! Он хоть и сволочь изрядная, а такую ерундистику вправлял за здорово живешь.

- Ты все-таки, Борис Львович, поосторожнее с рукой, - отозвался лейтенант. - А то ведь Кобылин-то аппарат починит, а летать на нем кому?

- А ты, Реймонд Федорыч, ври, да не завирайся, - усмехнулся Марченко. - Спасибо, конечно, что так меня ценишь, а только пилотов у нас теперь больше, чем машин.

И ведь не поспоришь, подумал Эссен. На два аппарата, способных подняться в воздух, в авиаотряде сейчас шесть летчиков.

Он вытащил из планшетки карту, развернул на столе, сдвинув в сторону стаканы с остывшим чаем. Глаз авиатора, привыкшего к куда более точной продукции военно-топографической службы, никак не мог привыкнуть к архаичным обозначениям и вольностям с масштабом. Но увы, карты, имевшихся на "Алмазе" и "Адаманте", мало на что не годились. За полвека все ориентиры – дороги, очертания жиденьких рощиц, даже изгибы речек и ручьев - изменились до неузнаваемости.

- Ладно, рассказывай, как слетали.  – сказал он Марченко.

- А что рассказывать? Подошли вдоль берега, на трехстах метрах, опознали цель, вывалили стрелки…

- На пехоту? - уточнил Эссен.

- На батареи. Князинька наш наводил, и по радио и ракетами. Он там своими пулеметами столько нашинковал - смотреть страшно, весь склон в трупах. У бродов сплошной затор, колонны смешались, ни  туда, ни сюда. Наши батареи по ним пристрелялись, а французы попытались их подавить, вот Боренька и попросил им пыху сбить.

- И что, сбили?

- А то как же? Три захода, половину стрелок вывалили. Еще собирались с моря окатить шрапнелями, «Алмаз» даже успел дать пару залпов, но его почему-то отозвали. Ну, мы по батареям прошлись, а потом еще два захода по пехоте. Ох, и не завидую я лягушатникам! Почитай, как на германской: пулеметы, шрапнель, аэропланы. Колючки только не хватает.

- Ее тут, кажется, еще не изобрели. – буркнул Эссен. - Ну ничего, теперь есть кому подсказать.

Марченко кивнул. Даже без пулеметов проволочные заграждения могли бы стать непреодолимым препятствием для здешней пехоты, обученной действовать в плотных построениях.

- «Алмазу» дали команду преследовать сбежавшие паровые корабли. – объяснил Эссен. Он, благодаря Велесову, исправно рассылавшему сводки, был осведомлен о событиях на море. - Там сейчас такое творится!

- Да видел я, - кивнул Марченко. - «Все в дыму, бой в Крыму!» [2] Присказка, появившаяся после Крымской войны Паруса, палят пушки, корабли горят, на абордаж сцепились, чисто Наварин! Я на отходе не удержался, прошелся над ними - красота!