Борис Батыршин - Крымская война. Соратники (СИ)

Я, конечно, знаком с трудами историков, придерживающихся совсем другого взгляда на личность Николая Павловича. Но согласитесь, одно дело теоретизировать о делах давно минувших, сидя в зале Ленинки или дома перед монитором, и совсем другое - лично встретиться с этим, безусловно, неоднозначным персонажем! Как тут не допустить до себя мысль: «А вдруг прав все же Тарле, а не его критики и ниспровергатели?»

Казалось бы - историки историками, а нам, оказавшимся в самой гуще событий, должно быть виднее. И пора бы уже составить собственное мнение, а не ворошить чужие теории в поисках ответа на исконно русские вопросы?

Но это только так кажется. За месяц, проведенный в XIX-м веке я, по сути, толком не успел пообщаться с местными обитателями (несколько солдат в Каче и контр-адмирал Истомин не в счет). А хоть бы и успел - вряд ли за столь короткое время можно добиться нужной степени доверительности, и не у одного собеседника, а у многих. Потому как в таком деле полагаться можно лишь на сопоставление мнений представителей разных слоев общества. Историк я, в конце концов, или нет?

Да и Тарле оказался не без греха. Кому не известен его пассаж о превосходстве французской стрелковки над русской?

«Прежде всего понимающих людей сильно беспокоило отсутствие усовершенствованных ружей в нашей армии.

В среднем на полк приходилось перед Крымской войной всего 72 «штуцерника». Остальные люди полка были вооружены гладкоствольными ружьями, доказавшими свою негодность уже в венгерскую войну 1849 г. (...) а по приходе в Петербург… преображенцы… опять принялись за свои гладкостволки, расстрелянные, разбитые, снаружи зачищенные кирпичом и внутри совершенно ржавые и негодные. (...) в русской гвардии при стрельбе в цель, на двести шагов, из 200 выпущенных пуль лишь десятая часть попадает в мишень в одну сажень ширины и такой же высоты!»

И так далее, и тому подобное. Я расспросил прапорщика Лобанова-Ростовского, единственного из разношерстой компании «попаданцев», побывавшего в самой гуще альминского дела. И был крайне удивлен, узнав, что французская пехота привезла в Крым кремневые ружья образца 1777 года, нарезные же имели только зуавы и егеря! Так что миф о превосходстве французского стрелкового оружия нуждается в серьезном переосмыслении…

Как нуждается в переосмыслении и многое другое, относящееся к Крымской кампании – их числа того, что мы привыкли принимать за непреложную истину. Например, то, что поражение России, отнесенное во многом на счет ее отсталости в военной, технической и промышленной областях, толкнуло Империю на путь модернизации. А ну, как этого поражения не будет? Вот вам еще один аспект нашего вмешательства...

И делать это мне придется в одиночку. С Фомченко беседовать об этих материях смысла не имеет.. Я для него интеллигент и писателишка; он согласился на мое участие в «великом посольстве» вынужденно, под давлением «совета попаданцев». А в нем я, скажу без ложной скромности, имею некоторый вес. Особенно среди «попутчиков», с которыми успел неплохо сработаться.

Вместе с нами в Санкт-Петербург едет непоседа Лобанов-Ростовский - малый симпатичный во многих отношениях, но слабо ориентирующийся в вопросах альтернативной истории. Прапор, как мог, открещивался от поездки, но судьба к нему жестока: «надо, Костя!» Единственный из нас носитель княжеского титула, он после Альмы приятельствует с Великим князем и даже на пару с ним пленил племянника нынешнего императора Франции, принца Наполеона. Так что хочешь - не хочешь, а ехать придется. Прапор и сам это понимает, только нервничает по поводу грядущих встреч с ныне здравствующими представителями рода Лобановых-Ростовских. Уж где-где, а в Питере этого никак не избежать.

Итак, я, как и полагается всякому уважающему себе персонажу «попаданского» романа, отправляюсь учить жизни высшее лицо государства Российского. Полный набор необходимых в этом деле аксессуаров при мне: планшет, напичканный актуальной информацией ноутбук, солнечная батарея, еще одна, запасная. Кое-какая электроника сугубо специфического свойства, пистолет ПСМ, несколько бумажных книг изданных во XX-м - XXI-м столетиях, документы, купюры и монеты, имеющие хождение в Российской Федерации. И, разумеется, мой собственный гардероб и всякие необходимые современному человеку мелочи. Оперативной связи с Крымом не будет: мощные рации у нас на счету, не говоря уж о том, что немыслимо тащить с собой бензиновый генератор с запасом топлива. А потому рассчитывать придется только на себя.

Великий князь берет на себя труд представить нас Государю Императору. Рана моя, слава Богу, заживает быстро и, надеюсь, в предстоящем пути до « брегов Невы» я ее не потревожу. А ежели такая неприятность случится - адамантовский медикус собрал неплохую дорожную аптечку. И, разумеется, в нее включено все необходимое для борьбы с пневмонией. Если ткань истории и вправду обладает упругостью (в чем мы уже имели возможность убедиться), то следует подготовиться к тому, что и в этой реальности Николай Павлович подхватит роковой недуг [8] Николай I скончался 18 февраля (2 марта) 1855 года. Официально было объявлено, что император простудился, принимая парад в легком мундире, и умер от воспаления легких (пневмонии). Другая версия – царь покончил с собой из-за поражения в Крымской войне. .

Кстати, вот вопрос - а открывать ли Николаю Николаевичу то, что ожидает вскорости его венценосного папашу? Что-то подсказывает мне, что первым об этом должен узнать сам Император, а раз так - надо условиться об этом с Фомичом и предупредить прапора, чтобы тот прикусил язык и придержал при себе приобретеннные в гимназии сведения. Пусть о пулеметах что ли, с Великим князем беседует. Или о бабах. О чем им, аристократам, полагается говорить во время долгого путешествия?

А оно, и правда, будет долгим. Железнодорожный транспорт здесь в зачаточном состоянии, даже до Курска рельсы казенной «чугунки» дотянут лишь в 1864-м. Почти весь путь нам предстоит проделать по старинке, в экипаже, запряженном лошадьми - на Симферополь и далее, во внутренние губернии, через Курск, в Москву. И только знакомый всякому русскому человеку еще со времен Радищева маршрут (правда, в обратном направлении), можно проделать по рельсам. Присутствие особы императорской фамилии дает надежду на некоторый комфорт, но бог знает, что понимают под этим словом в середине XIX-го века?

Здешние дела приходится оставлять на Дрона. Кременецкий занят "Адамантом" и слышать не хочет ни о стратегии, ни, тем более, о политике. Рогачев погружен в хронофизику и радиодело, профессор до сих пор пребывает в своей таинственной коме. Так что Андрюха - единственный носитель исторических знаний, способный соотнести их со стремительно меняющейся реальностью.