Борис Батыршин - Крымская война. Соратники (СИ)

Впрочем, я забегаю вперед. Прежде чем ехать в Санкт-Петербург, нам - всем нам, включая и Великого князя, - надо порешать пару незаметных пустяков. Например, что делать с засевшей возле Евпатории армии, а так же обезопасить Крым от новой экспедиции англичан, которые наверняка копят сейчас силы в Варне? Все это по самым осторожным прикидкам, потребует не меньше полутора месяцев. А уж тогда, тогда...

Как там говорили мудрые люди? «Если хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах». Сдается мне, неведомый бог-покровитель хоронофизики животики надорвал, слушая мои умопостроения..."

IV

Севастополь

30 сентября 1854 года

Попаданцы.

Церковь Архистратига Михаила (невысокое прямоугольное здание с двускатной кровлей, фронтоном, украшенным непритязательной колоннадой и крошечной маковкой на коньке крыши) терялась на фоне громады недостроенного Никольского собора. Она была возведена в 1846 году как временная адмиралтейская церковь, и пока строился собор, имела статус гарнизонной, главного храма севастопольских моряков и военных.

Владыка Иннокентий, митрополит Херсонский и Таврический (в миру Борисов Иоанн Алексеевич) примчался на перекладных из Симферополя сразу, как только до него дошли слухи о явленном чуде Господнем. Приехав, он встретился с единственным среди «потомков» священником - с отцом Исидором, алмазовским батюшкой. И благодарственный молебен по случаю победы при Альме они служили вместе.

Служба шла уже второй час. Было душно, пахнущий ладаном и воском дым от кадил плавал над толпой прихожан густыми синими слоями. Тесное помещение не могло вместить всех желающих, и на улице собралась толпа - в основном, матросы и солдаты севастопольского гарнизона. Из распахнутых дверей храма неслись могучие раскаты баса диакона, и в такт «Господи, благослови рабы твоя...» вздрагивали огоньки свечей в руках прихожан.

- Господи Боже наш, сильный и крепкий в бранех, смиренно молим Тя: прими оружие крепости Твоея, восстань в помощь нашу, и подаждь христолюбивому воинству нашему, на супостата победу и одоления, молим ти ся, услыши и помилуй.

Вседержителю Царю и Господи, Твоею вседержавною силою оружие супостат наших и козни сокруши, и дерзость их низложи, победу на ня и одоление рабом твоим даруя, молим ти ся, вседержавный Царю, услыша и помилуй. Простри руку свою свыше, Господи, и коснись сердец врагов наших, защитниче...

Ни Сергей Велесов, ни Андрей Митин не были ревностными христианами. Можно смело сказать, что в жизни обоих религия вообще не играла сколько-нибудь заметной роли. Оба могли порассуждать о философских аспектах Творения, охотно поддержали бы беседу о культурной или исторической роли христианства - но и только. Нет, они не были совсем уж атеистами и допускали, в той или иной форме существование неких Высших сил, но это была «вера от ума», неистребимый отпечаток детства и юности, прошедших в 70-х - 80-х годах XX-го века. Возможно, дело в том, что не случилось в их жизни того прикосновения к истине, встречи с Богом, после которого человек только и удивляется - как же он раньше жил, не имея представления о горнем свете, наполнившем теперь его существо?

Но сегодня пробрало и этих язвительных скептиков, выросших на книгах Лема, Ефремова, Стругацких, на непреклонном и во многом, наивном атеизме советской эпохи. После окончания службы оба отмалчивались, так что их спутники, фон Эссен и прапорщик Лобанов-Ростовский, недоуменно переглядывались и пожимали плечами - что случилось с обычно словоохотливыми потомками?

Катер с «Адаманта» ожидал возле белых, сложенных из инкерманского камня, ступеней Графской пристани. Главстаршина, увидев спускающихся к воде офицеров, коротко вякнул ревуном в знак готовности и встал у сходней, готовый принять пассажиров. Андрей немного отстал - внимание его привлек мужчина, устроившийся возле бокового парапета лестницы.

Род его занятий незнакомца не вызывал сомнений: мольберт, карандаши, бювар на складном табурете с головой выдавали род занятий владельца. Художник заканчивал набросок - Андрей увидел едва намеченные контуры боевых кораблей. Прямо напротив колоннады стоял во всей своей красе «Алмаз»; за ним «Адамант», с заостренным форштевнем и путаницей антенн на рубке. Замыкал строй пароходофрегат «Владимир», на заднем плане тянулся к небу лес мачт боевых парусников. Велесов поднял глаза на художника. Острый, как пила, профиль, чуть горбатый нос, пышные, вразлет, бакенбарды...

- Добрый день, Иван Константинович! - поприветствовал его подошедший Эссен. - решили запечатлеть для истории наши кораблики?

Это же Айвазовский, опешил Андрей. Ну конечно, живописец Главного Морского Штаба, самый успешный маринист России никак не мог обойти вниманием явившуюся из будущего эскадру!

А художник уже беседовал с Эссеном и прапорщиком:

- Был бы крайне признателен, если бы вы помогли мне посетить один из ваших замечательных кораблей. Как только я увидел их в гавани, с тех пор только и думаю, как бы подняться на борт. Хотел обратиться к Павлу Степановичу, но он, вот несчастье, ранен...

- С удовольствием предоставим вам эту возможность, - расшаркивался Эссен. - Да вот, чего откладывать - прямо сейчас и поехали. Вон, наш катер у пристани!

- Только учтите, командир крейсера будет уговаривать вас написать картину для кают-компании! - вставил прапорщик. - А он, должен предупредить, весьма настойчив. Пока не согласитесь - он вас с «Алмаза не отпустит!

- Три корабля из трех времен, - негромко произнес Велесов. Он тоже рассматривал мольберт. - Сто шестьдесят лет от бом-брамселя до фазированной антенной решетки. Нарочно не придумаешь, верно, Дрон?

Андрей кивнул. Он ясно видел на холсте прозрачное зеленоватое море, бездонное крымское небо, такое узнаваемое на полотнах Айвазовского. А в центре, один за другим, три корабля. Черный с белыми колесными кожухами, пароходофрегат, выкрашенный шаровой краской крейсер, яркий, бело-синий сторожевик. За ними, на фоне берега - грозная шеренга нахимовских линкоров.

Флот .

Конец первой части

I

Пароход «Улисс»

30 сентября 1854 г.

капитан-лейтенант Белых.

Где должен находиться предводитель каперов в перерыве между лихими абордажами и перестрелками с вражескими фрегатами? Конечно, на шканцах, рядом с загорелым, босоногим молодцом рулевым - стоять, обозревая горизонт в медную, покрытую патиной, подзорную трубу да подбадривать солеными шуточками матросов. Или заниматься еще чем-то, столь же подходящим к образу. Но уж точно, не валяться, закинув руки за голову на грот-люке, предаваясь размышлениям и наблюдая, как пробегают по небу и тают вдали павлиньи плюмажи облаков...