Александр Позин - Крестьянский сын, дворянская дочь

— Думаешь о ней? — спросила Глаша сочувственно.

Николка понуро кивнул.

Мысли о Наталке все не отпускали. Расстались плохо. Поверила ли она наветам? Наконец, стало невмоготу.

— Сходи к Наталке, весточку отнеси. — попросил он как-то Глашу.

Согласие ей далось с трудом. На листке бумаги Николка нацарапал:

«Если веришь — приди! Николка».

Выпроводив Сеньку, Наталка улыбнулась и вздохнула полной грудью. Настроение было преотличнейшее. Минул кошмар последних дней, когда буквально кожей ощущала атмосферу травли, разлившуюся по городу. Ей даже в гимназии особо ретивые «подруги» во главе с Софочкой пытались устроить бойкот за дружбу с «убийцей», который, впрочем, быстро сошел на нет. За веселый нрав, сердечное и ровное отношение ко всем гимназистки любили Натали настолько, насколько недолюбливали Софу за ее высокомерие и неуживчивость. Однажды, возвращаясь домой с занятий, Наталка столкнулась с Егором Никитичем, отцом Николки, который оббивал пороги городского начальства, пытаясь добиться снисхождения для беглеца. Девушку поразил его вид, горе превратило крепкого шестидесятилетнего пожилого мужчину в белого как лунь дряхлого старика.

— Георгий Никитович, здравствуйте! — как можно громче и звонче попыталась поприветствовать отца Николки девушка.

Он поднял глаза и некоторое время смотрел не узнавая, наконец, рот старика расплылся в скорбной улыбке.

— Здравствуй, дочка, здравствуй! — стал рассказывать Егор Никитич о своих бедах. — Вот хожу, в ножки кланяюсь, да не хотят принимать, словно мальчонку уже приговорили. Вишь, как-получилось-то!

Жалость к старику переполняло Наташино сердечко, да чем поможешь.

Теперь же девочка словно очнулась от забытья и поняла главное:

— Николка — не убийца, что бы там мне ни внушали всякие Семены. Я его люблю! И он нуждается во мне. Надо его найти, но как это сделать?

За вечерним чаепитием Клавдия поинтересовалось:

— Чтой-то кавалер твой сегодня был сам не свой, пулей выскочил из дому, поссорились что ли?

Наталка только кивнула в ответ.

— Надолго, позволь спросить?

— Прогнала! Совсем!

— И то верно! Давно бы так.

Почему-то Наталка вовсе не удивилась неприязни, которая сквозила в словах тетки:

— А ведь ты его, бабушка и раньше недолюбливала.

— Не нравился он мне! — отвечала тетка о Сеньке. — Видела, что он ситуацию использует, сочувствует для вида, а у самого глаза маслянистые. Подбирается он к тебе. Ты у меня такая красавица выросла, пора тебе отбросить излишнюю доверчивость и научиться читать в мужских глазах, речах, жестах. А то беды не оберешься.

— Бабушка! — Наталка укоризненно посмотрела на Клавдию. — Тебе ведь не лицу нотации читать. Сама же говорила, что человек способен самостоятельно разбираться в своих проблемах. Я ж уже не дитя, и все прекрасно видела, все понимала: и его липкий взгляд и его не в меру приставучие ручки. Особенно мне неприятны его пальцы, они у него длинные и тонкие, мне всегда в них виделось что-то паучье.

— Верно, верно! — как-то быстро согласилась Клавдия. — Нам ли, одиноким старухам, вмешиваться в дела молодежи.

И снова подловила ее Наталка на лукавстве.

— Ну, бабушка! — взмолилась она, — Ну какая же ты старуха? То велишь по имени величать, то старость изображаешь, зачем лукавишь? Просто уже невмоготу стало его слушать, и, главное, он не верил в невиновность Николки.

— А сама-то ты веришь?

— Убеждена!

— Главное, слушать то, что сердце подсказывает, Наташенька моя! Лишь одно оно зорко.

За окном сгущались сумерки. У старой атеистки в доме не горели никакие лампадки по углам, поэтому свет керосиновой лампы на большом столе в гостиной придавал вечерним посиделкам особый уют. За столом сидели двое — внучатая племянница и ее любимая бабушка и вели неторопливый откровенный разговор. Наталка же внезапно, казалась совсем не к месту, вспомнила иной вечерний разговор в другом месте и по иному поводу.

Тогда еще стояла февральская стужа, и ветер завывал за окнами. Окоченевшую запоздалую гостью отпаивал кофеем пан Колоссовский, в миру — инженер, а во второй жизни — кумир городской революционной молодежи, а в третьей… Сколько их у него, кажется не знал и он сам..

Увидав на пороге своей небольшой, но уютной квартирки позднюю гостью, поляк не выказал никакого удивления, раз пришел человек — значит надо. Принял девушку со всевозможным вниманием и истинно польской галантностью. Первым делом решил отогреть кофеем (чаев он не признавал принципиально), плеснув незаметно в крохотную чашечку чайную ложечку коньяка.

Наталка отогрелась и сразу заявила безапелляционно:

— Я к Вам за правдой пришла, Казимир Ксаверьевич!

— О, матка боска! — театрально возвел очи к небу Колосовский. — К чему сей грозный тон, позволь спросить пани Натали? Тем более, что мы — товарищи, и у нас не принято по-отечеству величать, а сугубо по именам или революционным псевдонимам.

— Ладно, — легко согласилась Наталка. — Значит, договорились насчет клички, а насчет правды?

«Ну-ну», — подумал инженер: «Девочка влюбилась, а революция крайней оказалась. Работаешь, собираешь для молоха революции неокрепшие человеческие души, а тут любовь — и все труды насмарку». Совсем, казалось, некстати подумал он о неестественной ситуации: дворянская дочь всей душой за революцию, а крестьянский парнишка — за царя-батюшку и величие России. Какой-то странный в этом исторический парадокс, когда привилегированные слои желают сломать существующий строй, воюют с государством, в то время как угнетенные селяне — главные охранители державных устоев. «И у нас, в Польше так же было!» — пришло на ум Колоссовскому. Вместе с пониманием пришла и злость: пока народ мирно выращивал хлеб, все эти магнаты и шляхта устраивали бесконечные ракоши против короля, собирали всевозможные сеймы, конфедерации и инсуррекции, рвали на куски свою Родину, пока более сильные соседи попросту не поделили Польшу между собой. Что за странная тяга к саморазрушению у тех, кто все имеет?

И, отбросив в сторону переполнявшую его злость, «ловец человеческих душ» улыбнулся, отбросил свое пшеканье и поднял вверх на уровень плеча свою правую руку ладонью к собеседнице.

— Клянусь говорить правду, только правду, и ничего кроме правды!