Александр Позин - Крестьянский сын, дворянская дочь

— Нам по истории такого не рассказывают.

— А ты до сих пор веришь гимназическому курсу? Он создан для обоснования права немногих грабить миллионные массы трудящихся. «Разделяй и властвуй» — главный принцип царизма в борьбе против революции!

Но девушка уже собралась с мыслями и смотрела на инженера требовательно и даже сурово:

— Ну, хорошо, интерес поляков понятен, как и понятен интерес австрийцев пригревших в своей Галиции таких вот «историков». Но в чем здесь интерес революционеров, ведь мы — за солидарность трудящихся всех наций, за интернационализм в общей борьбе против капитала, за единое братство народов в будущем, после победы социалистической революции?

И снова подивился Колоссовский: перед ним сидела не беспомощная девочка, а политический боец. Считал, что он обескуражил девчушку своими пространными разглагольствованиями, а она одним вопросом поставила своего визави впросак.

— А вот, из того же «Просвещения» статьи Ленина, которые, кстати мы сейчас изучаем. Он пишет, что в любой национальной культуре есть культура демократическая и культура черносотенная. В России носителями черносотенной культуры являются вовсе не дворяне, а крестьянство. Они, со своими царистскими иллюзиями, со своей отсталой общинностью, со своим глупым патриотизмом — настоящая опора самодержавия. Это делает несокрушимым этого монстра — Российскую Империю. Поэтому, чтобы добиться своих целей, социалисты должны лишить царизм его опоры. Только разрушив русский народ — носителя имперской идеи, разделив саму основу государственности — господствующую нацию — русских, можно сокрушить Российскую Империю. Пусть селяне Малороссии отрекутся от своей русскости, считают себя украинцами и ненавидят русскую культуру, как культуру угнетателей. Пусть великороссы испытывают чувство вины за многовековое угнетение других наций. Подняв казаков, украинцев, татар мы выдернем опору из-под царизма, а национальное движение в окраинах поможет нам совершить переворот. Не националисты наши главные враги, ибо прогрессивный национализм колониальных народов — наш союзник, наш основной враг — царская Россия!

— Но это же цинично, Казимир! — не выдержав, вскричала девушка. — Я всегда считала революционеров образцом нравственности и чистоты, а мы в борьбе с самодержавием уподобляемся им.

— Нравственно только то, что служит делу коммунизма! — подняв палец вверх, нравоучительно изрек поляк.

— Как хотите, а я не согласна терять Отечество ради идей. Мой дед кровь за Россию на Шипке проливал, дрался за единство славян, и я не собираюсь предавать его память. Отказаться от Суворова, от Минина и Пожарского, от Петра и быть с теми, кто желает гибели моей стране? Нет уж, дудки!

— Смотри, Наталья! По очень скользкому пути собралась пойти. Вот послушай: — Колоссовский встал и, достав откуда-то из-за шкафа номер «Просвещения», раскрыл его и начал читать: — «Может великорусский марксист принять лозунг национальной, великорусской, культуры? Нет. Такого человека надо поместить среди националистов, а не марксистов. Наше дело — бороться с господствующей, черносотенной и буржуазной национальной культурой великороссов, развивая исключительно в интернациональном духе и в теснейшем союзе с рабочими иных стран те зачатки, которые имеются и в нашей истории демократического и рабочего движения», или вот еще «…Лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным меньшинствам, чем недосолить». [30]. Так-то!

Закончив читать, Колоссовский вопросительно посмотрел на Наташу, словно предлагая ей сделать следующий ход.

— Какая я дура! — воскликнула девушка, порывисто встала и стала застегивать пуговицы на пальто. — Поссорилась с Николкой из-за этакой чепухи. Заставить русских чувствовать себя виноватыми и бесконечно каяться только за то, что у них получилось сложить великое государство, а у других нет. А вам, господин инженер, — Наталка с умыслом выделила официальное «господин инженер» в желании побольнее кольнуть, — Должно быть стыдно! Сами-то за ручку с презренной буржуазией здороваетесь, работаете вместе, большие деньги получаете, а при этом камень за спиной держите. Прощайте!

С этими словами Наташа схватила с вешалки шляпку с шалью и выскочила вон.

К сожалению, девушка не видела реакции инженера, который вовсе не выглядел обиженным, а скорее напортив, довольным.

— И тебе, до свиданья! — крикнул он вслед беглянке, а потом не выдержал и сказал вслух сам себе. — Огонь, а не девка!

А что ему было выглядеть расстроенным? Он лишний раз убедился в своем таланте манипулятора. Это надо суметь! За час пламенного революционера превратить в твердокаменного черносотенца. «Погоди, я еще из Николки отъявленного социалиста сделаю», — думал он, не спеша заваривая себе очередную порцию кофе.

Если для Казимира было вполне понятна причина, по которой с тех пор Наталка перестала посещать собрания революционного кружка, то Клавдия, не представляя, что произошло с ее любимой племянницей, недоумевала. В своем фрондировании царскому режиму экстравагантная старая дева доходила до того, что охотно предоставляла свою квартиру для революционной деятельности, и очень была рада, когда под вечер в ее гостиной собиралось, как она говорила, «будущее поколение России». Тем более странным для нее было, что в такие дни дверь в Наташину комнату оставалась закрытой и не открывалась, не смотря ни на какие увещевания.

Отгремели весенние грозы, вошла Волга в берега, в свои права вступил июнь. Заканчивались учеба, наступала пора экзаменов. Как-то незаметно и серо прошло событие, которое Наталка ранее сочла бы эпохальным: шутка ли, шестнадцатилетие — не просто пропуск во взрослый мир, но черта, после которой уже многое можно. А о Николке по прежнему было ни слуху, ни духу, словом никаких новостей. Даже пресса, живо обсуждавшая поначалу злодейский побег из полицейского застенка, незаметно переключилась на другие темы.

Хоть после столь памятной полемики на квартирке инженера девица прекратила посещать собрания революционного кружка, но и к религии не вернулась и не воспылала любовью к Всевышнему: сие было бы уж через чур — она все-таки слыла современной девушкой. Вместо богоискательства она бы охотнее занялась поисками Николки, да где найти беглеца, за которым охотится вся полиция губернского города. Наталка боялась признаться себе, что ей очень не хватает этого парня: его сильных и с каждым разом все более смелых рук, его горячего щекочущего дыхания возле своего виска, его сладких поцелуев в уста, от которых кружиться голова и становиться томно в груди. В последнее время возникло и кое-что новенькое: при таких мыслях происходило не только в груди томление, но и сладкая боль и зуд внизу живота. Иногда в такие минуты, лежа в кровати, она запускала руку себе в промежность и ощущала влажность между ног. На большее Наташа не решалась, хотя знающие подруги рассказывали, что ТАК тоже можно, но и воспитание и самоуважение противились этому.