Сергей Калашников - Внизу наш дом

Ну а что? Идём мы невысоко, видимость миллион на миллион. Внизу, то поля, то степь, то балки, то овражки. Хутора встречаются, сёла. Реки вьются или дороги пылят. Где-то с час моя ненаглядная любовалась красотами родного края, а потом вернула мне управление, устроилась на тюфячке и отдалась во власть Морфея. Проснулась она уже когда под крыльями расстилались леса. Покормила меня пирогом с курятиной, сама поела, а потом на лице её нарисовалась некоторая обеспокоенность.

— Что? Давление на клапан? — полюбопытствовал я.

— Ну, да. Мы ведь уже часов пять летим. Может быть, сядем ненадолго?

— Около кустиков?

— Ага.

— Вон в корме справа туалет. Да, да, за дверкой.

Когда подруга вернулась, на лице её было написано изумление:

— Никогда бы не подумала, что такое возможно.

— Я на улице стою,

Умываюсь борною -

Надо мною пролетел

Самолёт с уборною, — пропел я. — Всё придумано до нас.

— Особенно мне понравился рукомойник и полотенце рядом на гвоздике. Дай порулить.

Потом я подкачал ручным насосом топлива из бочек в бензобаки, да и сам подремал минуток полтораста. Волгу-то мы никак не пропустим.

И не пропустили — Мусенька кого угодно разбудила бы своими восторженными восклицаниями — она всё ещё ребёнок. Причём — избалованный не кем-нибудь, а её собственным будущим супругом. Мной, Александром Субботиным.

Вдоль великой русской реки добрались до самого Горького — я над этими местами много раз летал и в эти времена, и в будущем.

— Ну, ты и отжёг! — Валерий Павлович похлопал мой «Сарай» по фанерному боку и уставился на выбравшуюся из дверцы в боку Муську. Одета она в один из моих старых рабочих комбинезонов, в тот, из которого я вырос, не успев износить в хлам. Вещь эта выстирана, аккуратнейшим образом заштопана, покрашена кубовой краской, отчего имеет глубокий синий цвет, да ещё и выглажена. Подруга выглядит в этом наряде просто сногсшибательно.

— Мария, — представилась она, ничуть не смутившись. И первой протянула руку герою, перелетевшему в Америку через Северный полюс.

— Валерий, — ответил Чкалов. — Польщён нашим знакомством.

— Мой второй пилот, — отрекомендовал я. — Обещала в следующем году поступить в аэроклуб, чтобы научиться по-настоящему водить самолёты.

Валерий Павлович поперхнулся.

— Всё-то у тебя, Трофимыч, с вывертом, да с подковыркой. Держи, вот, дорогая товарищ Мария дополнение к твоему великолепному убранству, — снял с головы синюю пилотку и протянул моей спутнице.

В этот момент подошёл Поликарпов:

— Здравствуйте, Александр Трофимович. А что это у вас за такой за неказистый бомбардировщик?

— Бомбардировщик? — не понял я. Но тут же спохватился: — Ну, конечно, бомбардировщик. Так у него нормальная вместимость две с половиной тонны, а в перегрузочном варианте может и четыре поднять, если полоса ровная и есть место для хорошего разбега.

Почему я так самозабвенно вру? А куда мне деваться? Автандилович явно устроил подставу, не дав мне ни одной цифры в техническом задании. Он даже не упомянул о назначении разработки, отделавшись общим термином «самолёт». Вот всегда я опасался людей влиятельных, а этот, похоже, из таких. Хотя, может быть это я чересчур переумничал?

Но люк в полу «салона» у меня есть. Узкий, открывающийся внутрь под легко снимающимся щитом настила. Делал я его на всякий пожарный для эвакуации экипажа в нештатных ситуациях. Пролезет в него не только человек, но и бомба килограммов на двадцать. И, если понадобится демонстрация, я их смогу запросто выбрасывать прямо руками. Благо, есть кому подержать ручку управления.

— Только вот, Николай Николаевич! У меня же машина пока не вооружена. Мне бы пару пулемётов. Найдутся у вас?

— Найдутся. Тебе не синхронные подойдут?

— Турельные.

— Это сложнее. Поищем. Тут на складах от разных проектов чего только не осталось! А что это вы вдруг так взметнулись?

— Я же транспортник готовил в расчёте на короткую посадку, а Валерий Павлович говорит, что от меня ждут бомбардировщика.

— Как же это вы так оплошали? Не посмотрели в техническое задание? Странно-странно. Такой, казалось бы, опытный человек!

— Да развёл меня один… нехороший человек. Думаю — нарочно подставил. Это же шпионские игры. Ну, намёки, недоговорки. Я в них всегда оказываюсь в проигрыше.

Пока мы разговаривали, Мусенька с отсутствующим видом смотрела куда-то вдаль.

Пришли мужики с опытного участка и закатили мой «Сарай» в свой сарай. На заранее приготовленные места установили турельные ШКАСы. Это было не просто — взял и поставил — опорные точки-то предусмотрены, но на них нужно возвести основание, которого нет даже в проекте — всё придумывается на ходу и по-месту. Кроме того, верхнему стрелку требуется сиденье. Заработала рабочая смётка, посыпались предложения, начали подтаскивать доски и стальные профили — этих людей ничему учить не нужно. Над люком возвели стеллаж, куда уложили макеты двадцатикилограммовых бомб — этого добра здесь было достаточно, потому что они использовались при испытаниях собственных машин.

Мусенька смотрела на происходящее с большим интересом и ничего не говорила. Ей было очень интересно. А я только изредка подсказывал работникам кое-что по мелочам, находясь остальное время в прострации.

«Так было техническое задание, или нет?» — эта мысль гвоздём сидела в голове, хотя я точно помнил, что ни одной бумаги во время нашего разговора с Аркадием Автандиловичем ниоткуда не извлекалось. Чисто поговорили, вот и всё.

За час с чем-то хлопотами Николая Николаевича мой транспортник наспех превратили в жалкое подобие бомбардировщика. Поскольку, против сделанного ничего добавить уже не было никакой возможности, мы с Мусей сели на мотоцикл и укатили в гостиницу. Там нас как-то обыденно поселили в одном номере. Я не обращал внимания почти ни на что, кроме своих переживаний — просто отдал паспорт для регистрации.

В этом номере было две кровати, но мы спали в одной. В конце концов, ей пятнадцать, мне шестнадцать — в принципе, взрослые люди. И всё между нами было, как у взрослых. Пусть нынче у моей солнечной и в первый раз. Потом она быстро уснула, а я лежал, не шевелясь, чтобы не побеспокоить лапушку. А ведь она явно испугалась и совершенно открыто пошла на сближение.

Боится моего ареста? Возможно. И любит — это наверняка. Ох! Что-то завтра будет?

Конарев ворвался в номер то ли ранним утром, то ли поздней ночью.

— Нежитесь, голубки? А вы представляете себе, что будет после показа? Да тебя же, Трофимыч, пустят в расход по самой строгой статье революционной защиты!

— Не кипеши, Егор! — отмахнулся я, стараясь его унять. — Ты скажи лучше — где техническое задание на разработку?