Марик Лернер - Рассказы

— Миронин.

— Попросить что ли такого пенька на выучку? — задумчиво сказал, ни к кому не обращаясь Воронович. — Я из тебя сделаю нормального партизана. Отличника боевой и политической подготовки. Будешь у меня сдавать нормы и уставы. Так чтобы посреди ночи разбудить и от зубов отскакивало! А в промежутках в разведку ходить. Зажрался блядь, — он плюнул на землю и зашагал не оглядываясь.

— В твоем возрасте, — отойдя шагов на двадцать, сказал Воронович вполголоса, пристроившемуся сзади седому, — пора уже и поумнеть. Нашел с кем связываться. С сопляком. Только драки с трибунальскими разборками мне и не хватает.

— Виноват командир, не сдержался.

— Давай бегом вперед. Душанского ко мне и Брегвадзе.

— Это что? — спросил Ворон, беря протянутый плакат у радостно скалящегося грузина. — А! — разглядывая смазанное изображение сообразил, — наглядная агитация для особо тупых пшеков….Ну в конфедератке явно поляк. Толстый дядя вроде Черчилль. А это что за морда, с ними обнимается?

— Джон Гарнер, американский президент. Только-только напечатали, но узнать, конечно, трудно. Местная самодеятельность, — пояснил его начальник штаба Душанский.

— А… эта сволочь! Не узнал, богатым будет.

Брегвадзе довольно заржал. Не льстил начальству. Он вообще был легкий тип. По любому поводу готов веселиться. В лесной жизни самое милое дело. Пессимисты никому не нужны.

— Ничего смешного, не все американцы миллионеры… Дверь закрыли? Слушаем внимательно. Я вас тут собрал, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.

Он внимательно посмотрел на грузина, готового снова заржать и тот послушно закрыл рот.

— Наступление Красной Армии выдохлось. Вышла к Прибалтике и к Польше и движется сейчас как помирающая черепаха. Дырку во фронте фрицы практически уже закрыли. Еще немного и фронт остановится. Тогда за нас возьмутся уже всерьез. Наши партизанские генералы, — он скривился, — решили не гневить удачу. Боеприпасов не так чтобы много осталось, да и вперед идти, теперь смысла нет. Погуляли по тылам и хватит. Бригада повернет на юг и пойдет на соединение с армией.

— И? — спросил Душанский.

— А вот наш батальон, должен изображать в этом районе кипучую деятельность, отвлекая на себя фрицев.

— Не любят тебя, — пробурчал начштаба.

— Нет, подпоручик, — возразил Ворон. — Это не меня, это вас не любят. Есть Красная армия, Армия Крайова и Армия Людова. А у меня что? Армия Жидова? Да еще все сплошь западники с непонятными настроениями. Какой смысл всем и каждому объяснять, что на западной Белоруссии граждане СССР до 1939 г. не проживали? И так прекрасно знают, но подозревают невесть в чем.

— Эй! — возмущенно сказал Брегвадзе. — Я вполне себе советский гражданин и хотя интернационалист, но лучше грузин на свете людей не бывает.

— Имечко у тебя подозрительное, — задумчиво сказал седой. — Давид — это ж наш человек, зуб даю.

— Это нормальное грузинское имя, — запальчиво заорал Брегвадзе. Все его веселье неизвестно куда исчезало, стоило высказаться по поводу грузинов.

— Заткнуться всем! А ты Борис, — обращаюсь к седому, заявил Воронович, — у меня первым в атаку в следующий раз побежишь. Надоел. Нашел когда намеки свои дурацкие строить. Он твоих шуток не понимает.

Он обвел троих присутствующих взглядом и продолжил:

— Нам надо и приказ не нарушить и людей спасти. Сидеть в этом паршивеньком лесу — это верный путь на кладбище. Хотя нам даже это не положено. Свалят в яму убитых и все. Так что я вижу только одно решение, как и рыбку съесть и дальше по поговорке. Нам нужно больше шума? Идем вот сюда, — он ткнул пальцем в карту. Не на восток, как все ждут. На запад. Завтра должны подойти баржи с полицаями нас ловить. Он посмотрел на грузина.

— Говорят три, — подтвердил тот. — Перебрасывают с юга. Только ведь есть еще и гарнизон в поселке. Почти четыре сотни, а там и дзоты оборудованы. Не бетон, конечно. Земляные стены, укрепленные бревнами и пулемет. Патронов говорят сколько угодно. Только тихо подойти и гранатами забросать. Любая прямая атака в крови захлебнется, а мы должны идти на подготовленные позиции меньшими силами, чем у них есть. Сколько в батальоне осталось, сотен пять и еще вот его подрывники, — он кивнул на седого. — Мало. Да на шум моментально набегут уже немцы через мост.

— Нам нужно отвлекать противника на себя? — дослушав, заявил Воронович. — Вот и сделаем. А как это дело провернуть сейчас думать будем. Мост, кстати на саперах. Я тебе обещал героическую атаку, — сказал он седому, — вот и побежишь опоры взрывать. Ты у нас специалист, вот и посмотри внимательно.

Бутман развел руками и приподнялся со стула, старательно показывая готовность уже бежать.

— Желательно без нападения в лоб. Нас там не ждут, вот и постарайся. Может, стоит переправиться втихую и с того берега начать, форму немецкую одеть. Головой поработай, не в первый раз. День у нас на общее выяснение обстановки есть. Не больше… Я что хочу, — обращаясь ко всем, пояснил Воронович. — Пройти через поселок, загрузиться на баржи и на Варшаву по реке. Пойдем помогать героическим ляхам в их восстании. По любому им люди нужны.

— Это настолько глупо, — сказал после длительной паузы Душанский, — что может и выгореть. Пока разберутся что к чему. Пока развернут свои подразделения, имеем хороший шанс проскочить. Власть в Варшаве у АКовцев, если верить радио, но немцы так это не оставят, будут долбать город. Это пробка на железнодорожном узле и серьезная помощь Красной Армии. Пока они там, в обход будут ехать, нашим легче будет. А батальон в любом случае лишним не окажется, вот только удрать уже возможности не будет. Непременно обложат со всех сторон. Но нам и здесь конец очень скоро придет. Максимум пару недель. Дороги уже перекрыли, а повторять уход из Литвы когда каждый третий погиб и из оставшихся половина с ранениями как-то не тянет…. Так что может и выход…

— Давай Давид сюда этого… как его… Янека из Батальонов Хлопских, — приказал Воронович. — Будем мувить с товажишем командиром. Может, что подскажет как знаток местности.

— Батальонов, — хмыкнул Брегвадзе вставая, — четырнадцать человек.

— Зато проводниками поработают. Посоветуемся и прикинем, как идти безопаснее.

— А ты командир, получается, нас любишь, — сказал Борис, когда грузин вышел. — В отличие от суки в генеральских погонах. Не батальон, сплошь беглые из гетто. Да еще с буржуазным душком.

— Кто сказал хоть слово про любовь? — удивился тот. — Да еще ко всем? Для меня все граждане СССР одинаковы. Даже если они не слишком любят советскую власть. Кто ее любит вообще, власть? Она всегда с налогами приходит и с черным вороном, что при капитализме, что при социализме. А среди людей всякие попадаются. Один будет готов умереть в бою, но украдет последний кусок у соседа. Другой будет сидеть на печи, пока лично его не тронут. Вы что думаете, я вас жалею? Я буду спасать, кого могу от рук карателей, не взирая на национальность. Евреи, белорусы или поляки, мне похуй. Каждый спасенный — это списанный грех. И не говорите мне, что я в Бога не верю. Сам знаю. Это мой личный счет. Где каждый убитый немец стоит наравне с выжившим советским гражданином. И то заслуга, и это тоже. Причем неизвестно еще что важнее и значительнее.