Кэсс Морган - Сотня (ЛП)

— Люк! — закричала она, слово бесполезно соскользнуло с ее губ. Она приложила руку к прозрачному барьеру и задержала ее. Их глаза встретились.

— Я люблю тебя. — сказала Глэсс.

Люк прижал свою руку к стене, и на мгновение, Глэсс почти почувствовала тепло его кожи. «Я тоже тебя люблю.» — сказал он одними губами. Он грустно ей улыбнулся и жестом приказал уходить. Она остановилась, не желая оставлять его, не зная, что случится дальше, когда она снова увидит его. Тревога все еще звучала в ее голове, а в ушах раздавался звон.

«Иди.» — одними губами сказал ей Люк с серьезным выражением лица.

Глэсс кивнула и повернулась, заставляя себя смотреть прямо перед собой. Но прежде чем она перевела взгляд на коридор, ведущий к СкайБридж, она в последний раз обернулась. Люк не двинулся с места. Он все еще стоял там, приложив руку к стене.

Глэсс побежала домой, пробираясь через толпы запаниковавших граждан и охранников с каменными лицами.

— О, слава Богу! — сказала Соня, когда Глэсс вошла в квартиру. — Я так волновалась. — она сунул кувшин с водой Глэсс в руки. — Иди и наполни его в ванной. Не уверена, как долго у нас еще будет вода.

— Что происходит? — спросила Глэсс. — Они закрыли СкайБридж.

— Что ты делала у моста? — спросила ее мама, затем моргнула, отмечая, что Глэсс была одета иначе на смотровой вечеринки. — Ох. — сказала она категорично, понимание мелькнуло в ее глазах. — Так вот где ты была.

— Что случилось? — повторила Глэсс, не обращая внимания на осуждающие взгляды матери.

— Я не уверена, но у меня предчувствие… — она замолчала, а затем сжала губы. — Думаю, это оно. День, которого мы все ждали, приближается.

— О чем ты говоришь?!

Ее мать взяла кувшин, который стоял у Глэсс за спиной, и развернулась к раковине.

— Тогда, когда строили корабль, не рассчитывали, что мы пробудем на нем так долго. Думали, это все только на время разрушений и катастроф.

Вода набралась до верхушки кувшина и теперь через края переливалась в раковину, но Соня продолжала безразлично стоять.

— Мам?

Наконец-то ее мать выключила воду и повернулась лицом к Глэсс.

— Это воздушные шлюзы. — тихо произнесла она. — Там обнаружились неполадки, брешь. — из коридора послышался крик, и ее мать бросила быстрый взгляд, выдавила улыбку и продолжила. — Но не волнуйся. На Фениксе есть запасы кислорода. С нами все будет хорошо, пока они не выяснят, как все исправить. Обещаю, Глэсс, мы переживем это.

Глэсс чувствовала понимание, зарождающееся в ее мыслях, в ужасе скручивая ее живот.

— Зачем они сделали это с мостом? — спросила она, ее голос был тихим, как будто она шептала.

— Кислород на Аркадии и Уолдене на исходе. Мы должны были принять решительные меры, чтобы быть уверенными…

— Нет. — Глэсс глубоко вдохнула. — Неужели Совет позволит им всем умереть?

Соня шагнула и сжала руку Глэсс.

— Им надо было что-то сделать, иначе мы все бы погибли. — она говорила, но Глэсс едва ли ее слышала. — Это единственный способ защитить Колонию.

— Я найду его. — сказала Глэсс, дрожа. Она отступила назад. Ее мысли были полны безумных слов и образов, которые сменяли друг друга, заставляя ее паниковать все больше.

— Глэсс. — произнесла ее мать, со странной интонацией, отдаленно похожей на жалость. — Я сожалею, но ты ничего не можешь сделать. Оттуда не выбраться. Все выходы запечатаны. — Соня шагнула вперед и заключила дочь в объятия. Глэсс попыталась выбраться, но мать крепко сжала ее. — Мы ничего не можем сделать.

— Я люблю его. — Глэсс рыдала. Все ее тело дрожало.

— Я знаю. — Соня потянулась и взяла Глэсс за руку. — Я уверена, он тоже любит тебя. Но, может быть, это и к лучшему. — она грустно улыбнулась, от чего Глэсс пробил озноб. — В любом случае, тебе не придется прощаться с ним с болью.

Уэллс смотрел, как Кларк уходила в лес, и это зрелище разрывало его сердце на куски. Он лишь смутно осознавал шум пламени, когда тот проглотил продукты, палатки…и каждого, кто был внутри и не мог выбраться. Несколько людей возле него упали, задыхаясь или содрогаясь от ужаса, на землю. Но большинство стояли плечом к плечу, смотря на пламя, их лица были спокойными и тихими.

— Все в порядке? — хрипло спросил Уэллс. — Кого не хватает? — онемение, которое пришло после слов Кларк, заменил бешеный прилив энергии. Он шагнул вперед к краю леса, прикрывая глаза, когда он попытался увидеть что-то через стену огня. Когда никто не ответил, он вздохнул и крикнул. — Все выбрались? — все рассеянно кивнули.

— Нам нужно идти дальше? — спросила дрожащим голосом маленькая девушка с Уолдена, когда она сделала шаг вглубь леса.

— Кажется, огонь не распространяется на деревья. — хрипло сказал парень с Аркадии. Он стоял рядом с несколькими разбитыми кувшинами воды и почерневшими контейнерами, которые он вынес из лагеря.

Парень был прав. Круг голой грязи, который граничил с поляной, был достаточно широким, потому что пламя поглотило палатки, которые горели просто вне досягаемости даже самых низких ветвей.

Уэллс повернулся, ища в темноте Кларк. Но она растворилась в тенях. Он почти чувствовал, как ее горе пульсировало сквозь тьму. Каждая клетка в его теле кричала, чтобы он шел к ней, но он знал, что это безнадежно.

Кларк была права. Он уничтожал все, к чему прикасался.

— Ты выглядишь усталым. — сказал канцлер, смотря на Уэллса через обеденный стол.

Уэллс поднял глаза от плиты, на которую долго смотрел, затем коротко кивнул.

— Я в порядке. — на самом деле, он не спал несколько дней. Кларк в ярости засела у него в голове, и каждый раз, когда он закрывал глаза, он видел ужас, который он увидел на ее лице, когда охранники потащили ее прочь. Ее мучительный крик заполнил тишину между его ударами сердца.

После суда Уэллс умолял отца снять обвинения. Он поклялся, что Кларк не имеет ничего общего с исследованиями, и что вина, которую она держала в себе, уже чуть не убила ее. Но канцлер просто утверждал, что он не мог что-то сделать.

Уэллс поежился в кресле. Он едва мог находиться на том же судне, что и его отец, не говоря уже о том, чтобы сидеть напротив него за обедом, но он должен был поддерживать некое подобие цивилизованности. Если он позволил бы его ярости вырваться, то его отец просто обвинил бы Уэллса в излишней неразумности и незрелости, чтобы понять закон.

— Я знаю, что ты сердишься на меня, — сказал канцлер, прежде чем сделать глоток воды. — Но я не мог аннулировать голосование. Вот почему у нас есть Совет, чтобы один человек не стал слишком влиятельным. — он посмотрел на мигающий в часах чип, а потом повернулся к Уэллсу. — Гея Доктрина достаточно сурова. Мы должны держаться за тот клочок свободы, который у нас остался.