Степан Кулик - Сабля, трубка, конь казацкий

Кстати, о лошади. Как «корабль» степей, прерий, саванн и пампас отыскивает нужное направление, лично я ответить затрудняюсь. Ведь «плывут», фактически погрузившись с головами. Верхушки трав, словно ласковый котенок, поглаживают колени всадника… Правда, когда двигаешься не спеша. А по росе или после дождя, да галопом… Хлещут не хуже розг. Но сейчас мы не торопимся, так отчего бы и не вздремнуть часок-другой казаку?

С дороги все равно не собьемся. Ввиду полного отсутствия таковой. Во всяком случае – в обозримом с седла пространстве.

Я и сам бы с охотой вздремнул. Но, увы… В отличие от Полупуда, которому все ясно и понятно, хотя бы на ближайшее время, меня терзают мысли и сомнения. Впрочем, не только они одни… Слепни тоже упорно норовят отыскать обнаженные участки кожи, а то и попросту прокусить ткань сорочки. И если им это удается, особенно на спине, я начинаю подумывать о том, что Господь напрасно не дал человеку хвост…

И если свободного времени вдоволь, а заснуть не получается – в самый раз предаться воспоминаниям и рефлексии. О прошлом и нынешнем. А чтоб не только о грустном думать, то и о будущем помечтать… Но сначала воспоминания и анализ. Потому как учиться на собственных ошибках хоть и глупо, зато проще…

Мое рацпредложение по поднятию со дна заводи святой реликвии, уточненное и исправленное Полупудом, увенчалось успехом. Шести бурдюков, наполненных воздухом, вполне хватило, чтобы приподнять крест на буксирную глубину. Так и доволокли его, принайтовив к лодке. А уж там недостатка в желающих подставить плечо под ношу не было. Бабы облепили крест, как муравьи стрекозу, и занесли его к месту водружения, даже не останавливаясь.

Место выбрали и подготовили заранее. Сообразно христианским канонам, в которых я ни ухом ни рылом. Сам нюансы уточнять не стал, а когда сунулись ко мне за советом, сообразно легенде о монастырском воспитании и обучению в духовной семинарии, дипломатично отмазался. Мол, и постарше меня люди есть. Им и решать. Сочли мой ответ за смиренность, мудрость или последствие контузии, не знаю, но больше не приставали.

Потом был долгий молебен. Как я понял, за все сразу. И в честь воздвижения, и воздаяние за чудесное спасение, и просьба не оставить без опеки в будущем. Священника, само собой, не было, но женщинам это нисколько не препятствовало. Все нужные молитвы, а также их очередность, они и сами знали. Часа четыре пели, били поклоны… и плакали.

Ближе к концу молебна Василий наклонился ко мне и шепнул едва слышно:

– Кони оседланы. Бесаги полны. Поехали?

– Как? – удивился я. – Прямо сейчас? Даже не попрощавшись?

Василий испытующе поглядел, странно хмыкнул и дернул себя за ус.

– Проститься хочешь? Ладно, будь по-твоему. Дело житейское. Молодое. Это я уже душой зачерствел. А оно, может, так и надо…

Тогда я его не понял, но когда религиозно-официальная часть закончилась и начался праздник…

Нет, ну я совсем не ханжа и не пай-мальчик, доводилось отмечать разные даты в студенческой общаге и даже с выездом на природу, – когда вкус горячительных напитков не портят закуской, а от эстетствующих личностей за версту разит коноплей… Но чтобы здесь и сейчас… Как минимум за четыреста лет до окончательного раскрепощения женщины и победы сексуальной революции.

Врать не стану, никакого повального пьянства или свального греха в помине не было. Все гораздо скромнее и не на глазах у других. Пару раз меня, держа за руку и даже не прижимаясь, будто невзначай, случайно – отводили в укромный уголок, а там… так пристально и жалобно глядели в глаза, что нельзя было не пожалеть, оттолкнуть.

Улучив момент, я все же решился спросить Полупуда: мол, как все это понимать? На что казак, вздохнув и пожав плечами, ответил просто:

– Прощаются бабоньки. И с нами, и с жизнью прошлой. Одному Господу ведомо, как оно дальше сложится? Вернемся мы когда-нибудь с подмогой или сгинем за версту отсюда? Степь – она и мать, и мачеха… По-разному случается… Те, кому есть кого ждать или во что верить, к нам не идут. А тех горемычных, что совсем одни на всем белом свете остались, если на то благословение будет, судьба дитем одарит. Не угаснет род, не затухнет…

– Погоди, погоди… Каким еще дитем? А отцом кто будет? В смысле, мне что, потом на них жениться придется?

Если я когда-либо еще увижу подобное выражение на лице казака, то буду знать, как выглядит крайнее удивление.

– Ну ты как брякнешь, Петро, – хоть стой, хоть падай, – пробормотал он, то ли откашлявшись, то ли отсмеявшись. – Ты ж не магометанин, чтобы гаремом обзаводиться?.. Не, ежели какая по сердцу придется и сама не прочь будет – совет вам да любовь. Казаку жену иметь не возбраняется. Правда, из куреня выпишут, но это ничего – в паланке осядешь. А в походе все равно вместе будем… [37] По обычаю Сечи Запорожской, курени состояли только из «товарищей», то есть холостых казаков, имеющих право жить в Сечи, тогда как женатые жили по паланкам и считались в «подданстве». Но сейчас об этом не думай. Вдовы да сироты не ласки от тебя ждут, хотя… тоже не помешает. Главное, – чтобы дальнейшая жизнь смысл имела. Наперекор всему, вопреки смерти, которая отняла родных и близких. И не нам или кому иному их за это осуждать. Понимаешь?

– Да… Воин только за себя да друзей в ответе, а бабы – они за весь род человеческий.

– Умно сказано. Хорошие у тебя наставники были, Петрусь… Вот и соответствуй, – крепким, ободряющим хлопком по спине Полупуд, как бы невзначай подтолкнул меня к той самой русокосой Иванке. Ох и пригожая ж дивчина, спасу нет! Теперь, когда гормоны угомонились, я мог утверждать это со всей ответственностью. И впервые за весь вечер сам взял девушку за руку.

Она чуть заметно вздрогнула, взглянула испуганно, но ладошку не отняла. Стояла только как окаменелая.

– Не бойся… Не обижу… – нужные слова сами нашлись. – Пойдем, просто посидим где-нибудь… Хочешь, я покажу тебе на небе Большую Медведицу?

Вот и не верь, что мужчина и женщина совершенно разные биологические виды. То стояла, дрожала, будто на морозе, а тут – вмиг потеплела. Словно я невесть что доброе или умное сделал. Может, они и в самом деле откуда-то с других звезд к нам на Землю прилетели? Поскольку, если даже послать подальше Дарвина с его обезьянами, не может же мое собственное ребро быть настолько красивее своего хозяина. Хотя… если по аналогии с побегом и пнем…

Медведицу искать не стали, а на россыпи Млечного Пути все же посмотрели… Ближе к утру. Когда на небе уже начали задергивать тюлевый полог. А потом Иванка сказала то, о чем другие молчали:

– Ты, пожалуйста, уцелей, Петро. Я буду ждать…

Пара слов всего, а какая дилемма образовалась. С одной стороны – радоваться надо. Это же важно, когда ждут. А с другой – ощущение, будто ненароком в долги влез. Хотя с Иванкой действительно было хорошо. С другими… ммм… приятно, а с ней – хорошо. Вот и думай, казак, суши голову. Нет, как ни крути – это правильно, что их на Сечь не пускают. Какой там боевой дух? Одно расстройство и душевное смятение…