Андрей Гончаров - Два выстрела во втором антракте

Спустя несколько минут скрипнули петли, тяжелая дверь отворилась, и посетители вошли в камеру, где находился опасный террорист. Богров лежал на кровати и, кажется, даже что-то насвистывал. При появлении посетителей он привстал, чтобы их разглядеть. Но никакого особого интереса и тем более волнения на его лице не отразилось.

— Это что еще за новое явление? — с усмешкой спросил он. — Провокаторов, что ли, решили мне подселить? Да сразу двоих…

— Начальство распорядилось поставить у тебя в камере телефонный аппарат, — объяснил заранее проинструктированный охранник. — Чтобы ты, значит, смог поговорить с родными и… ну, с родными. Эти господа — телефонные мастера — его установят.

Затем, повернувшись к Дружинину, тюремный страж заявил:

— Дверь я оставлю открытой, ежели что, зовите. Если, значит, буйствовать начнет и помощь потребуется.

— Хорошо, мы позовем, — сказал Дружинин. — Хотя, я думаю, никто тут буйствовать не станет.

Охранник вышел. Арестант все с той же усмешкой следил за посетителями. Те действовали удивительно быстро и сноровисто: инженер открыл чемоданчик и достал оттуда аппарат, а его помощник размотал моток провода и начал крепить его к стене. Все это было понятно и вопросов не вызывало. Но затем произошло нечто удивительное. Инженер выглянул в коридор, установил, где находится охранник, после чего кивнул своему помощнику, и они поменялись местами: инженер стал заниматься проводом, вывел его в коридор и стал крепить там, а помощник шагнул к кровати и произнес:

— Ну что, Богров, теперь мы можем поговорить.

Арестант усмехнулся еще шире:

— Ну, я же говорил, что вы никакие не мастера, а провокаторы. Сведения хотите получить? Имена, явки? Не дождетесь! На допросах не сказал, и вам не скажу!

— Ошибаешься, Богров, — сказал ему Углов. — Мы не из полиции. Мы совсем с другой стороны. Прибыли по заданию партии, чтобы привести в исполнение приговор, вынесенный ЦК. В партии знают, что ты давно сдавал своих товарищей, что в полиции у тебя даже было агентурное имя «Аленский». Ты и Столыпина убил, только чтобы избежать наказания со стороны партии. Но не удалось: мы тебя насквозь видим. Вот только не знаем, зачем тебе понадобилось это предательство: денег ты в полиции не брал, их тебе твой папаша был готов дать сколько угодно. Видно, это какая-то извращенная любовь к измене. Но нам недосуг исследовать извивы твоей подлой души. Наше дело — перерезать нить твоей гнусной жизни.

И с этими словами «телефонный помощник» извлек из потайного кармашка тонкий длинный стилет. При виде орудия убийства арестант вздрогнул, усмешка с его лица исчезла.

— Зачем вы хотите меня убить? — внезапно охрипшим голосом спросил он. — В этом нет никакого смысла! Меня и так казнят, мне говорили, приговор уже вынесен…

— Тебя должен казнить не царский палач, а назначенный партией мститель, то есть я, — объяснил Углов. — И казнят тебя не за убийство палача Столыпина, а за предательство. И эту новость газеты разнесут по всему миру, на страх прочим предателям. Так что смысл есть.

Арестант побледнел.

— Пощадите! — простонал он. — Я не хочу! Я вам расскажу… У меня есть сведения… Я убил Столыпина не чтобы обмануть партию! Тут было и другое!

— Вот как? — сказал Углов. — Интересно.

Его рука со стилетом, уже занесенная для удара, вернулась в прежнее положение.

— Если расскажешь сведения, интересные партии, мы, так и быть, сохраним тебе жизнь, — пообещал мститель. — Давай, говори. Так зачем ты убил премьера? Ни в России, ни в эмиграции партийное руководство такого задания не давало. Кто тебе его дал?

— Степан! — выпалил Богров. — Это все Степан! Он и пропуск в театр достал!

— Что за Степан? — нахмурился «телефонный помощник». — В ЦК такого товарища нет…

— Он сказал, что он из партии, — зачастил Богров. — Правда, что-то не сходилось, я не знал, что и думать… Он появился в последних числах августа, примерно 24-го. Встретил меня поздно ночью, возле дома. Сказал то же, что и вы: что в партии все известно о моей провокации, что я должен искупить вину кровью. Должен убить кого-то важного — может, самого царя.

— А что не сходилось? Почему ты стал сомневаться?

— Сам не знаю. Он как-то не так себя держал. И говорил иначе, чем наши. Тогда я спросил: «Значит, вы от Леонтьева, от эсеров?» Он ответил: «Ну да»…

— А Леонтьев никакой не эсер, а анархист, — понимающе кивнул Углов.

— Так я понял, что он лжет. Я так и не узнал, откуда он. Он был не из полиции — полицейских он презирал, говорил про них всякие гадости. Но он очень много знал. Про меня — все знал: мою семью, привычки, распорядок дня… Я понял, что это опасный человек. Тогда я решил бежать. Степану я сказал, что все сделаю, выполню его приказ. А сам купил билет до Москвы. Но когда сел в вагон — он уже сидел в моем купе! И сказал… Сказал, что разрежет меня на куски и выбросит в окно. И показал нож — вот такой же, как у вас…

Арестант кивнул на стилет в руке мстителя.

— Я понял, что не смогу от него скрыться. Мы вместе вышли из вагона, вместе вернулись к моему дому. Там, возле дома, он назначил мне следующую встречу. И с этого дня мы встречались еще два раза.

— Зачем? Он так тебя контролировал?

— Нет, не только контролировал. На следующей встрече он уточнил задание. Сказал, что я должен убить Столыпина. Сказал, когда, где: 1 сентября, в театре. А на последней встрече, 31 августа, дал мне «браунинг» и пропуск в театр. Сказал, что я должен войти в числе последних и что досматривать меня не будут. Так все и вышло. А еще он обещал, что судить меня не будут и отпустят вскоре после задержания. Вот тут он меня обманул…

— Как он выглядел, это Степан? — спросил Углов.

— Он невысокий, вроде вас… И, знаете, вообще… на вас похож. Волосы тоже светлые, небольшие усы… И глаза такие же серые…

— Какие-нибудь шрамы? Родинки? Другие особые приметы? — продолжал допытываться майор.

— Нет, ничего такого.

— И что, он был один? Без помощников?

— Вначале один. Но там, в вагоне… Когда я вошел в купе и увидел его, я отшатнулся, хотел бежать. Но проводник меня не пустил, захлопнул дверь. А потом, когда мы выходили — мы выскочили, когда поезд уже тронулся, — я заметил, что проводника на площадке не было. А ведь он должен там стоять при отправлении. И я решил, что это был его человек.

— Он ссылался на кого-то? Называл чьи-то имена — здесь, в Киеве, или в Петербурге, или за границей?

— Ну да, называл, — кивнул арестант. — Он сказал, что начальник Киевского охранного отделения Кулябко всегда окажет ему помощь. Хотя отзывался о Кулябке с большим презрением.

— А там, в театре, ты его видел? Этого Степана?

— Я вообще-то все время на Столыпина смотрел — где он, как его охраняют. Но в какой-то момент мне показалось, что я вижу Степана — он мелькнул в толпе. А может, мне только показалось…