Андрей Гончаров - Два выстрела во втором антракте

И статский советник впился глазами в лицо начальника киевской охранки.

— Но как же… Как вы можете такое предполагать?! — возопил Кулябко, вскочив с места. — Как же его не было, если его все видели? И адъютант мой, и охрана… Вы спросите! Все скажут!

— Нужно будет — спросим, — пообещал Угрюмов. — Ты сядь, мы еще не закончили. Значит, Стрекало подговорил тебя дать Богрову револьвер и пустить его в театр. А как отнесся к этому сам Богров, когда ты с ним встретился? Не удивился? Не стал возражать?

— Нет, Аленский не высказал ни малейшего удивления.

— Хорошо. А теперь опиши нам, как выглядел этот «посланец императрицы».

— Сию минуту, — ответил начальник охранки, стараясь справиться с волнением. — Значит, среднего роста… лет сорока пяти… волосы светлые… глаза серые… скулы широкие… За ухом — вот тут… — Кулябко тронул себя чуть ниже правого уха. — Тут я заметил шрам. Такой обычно остается от удара шпагой или саблей…

— Это ты молодец, что заметил, — сказал статский советник, переглянувшись со своим помощником; тот, склонившись над столом, быстро заносил в тетрадь все, что рассказывал хозяин кабинета. — Еще что-нибудь?

— Ну, одет превосходно, золотые часы носит в жилетном кармане…

— Ну, это к приметам не относится, — махнул рукой гость. — Теперь скажи, а в театре, во время спектакля, ты видел господина Стрекало?

— Нет, там я его не заметил, хотя осматривал все ложи.

— А ты, значит, был уверен, что такое значительное лицо должно сидеть непременно в ложе! — усмехнулся Угрюмов. — А после покушения? Он заходил к тебе?

— Нет, больше я его не видел, — признался Кулябко.

— А убийца, Богров, во время допросов не упоминал твоего собеседника?

— Аленский? — удивился Кулябко. — Нет, он не… Он, правда, говорил, что приказ убить Столыпина он получил от эмиссара Центрального комитета партии эсеров, какого-то Степана… Но… вы же не хотите сказать, что этот Степан…

И начальник киевской охранки замер, не договорив; как видно, ужасная догадка только сейчас пришла ему в голову.

— Да, Кулябко, рано тебе доверили такую ответственную должность, — сказал статский советник, поднимаясь. — Тебе бы еще лет десять в простых агентах послужить, может, и вышел какой-то толк. Ладно, прощай.

И, не обращая больше на хозяина кабинета никакого внимания, гости вышли.

— Итак, вот она, зацепка! — воскликнул «ротмистр Зверев», когда они со «статским советником» покинули здание Киевского охранного отделения. — Значит, некий Степан, он же Стрекало, все же был! И все приметы совпадают!

— Да, это действительно зацепка, — согласился руководитель группы. — Был человек, который детально продумал покушение на Столыпина, составил план, наметил исполнителей — и полностью осуществил свой замысел. Теперь остается только его найти и хорошенько расспросить… Но вряд ли это будет так просто. По всему видно, что мы имеем дело с человеком весьма опытным, скорее всего — с профессионалом. Смотри, как легко он развел обоих фигурантов, от которых зависел его план, — и Богрова, и Кулябко. Вряд ли такой человек оставит после себя следы, по которым его можно будет найти.

— Ну, какие-то следы в любом случае должны остаться, — уверенно заявил Дружинин. — Все-таки в эту эпоху секретные службы еще не достигли таких высот, как в наше время. Два возможных направления поисков я вижу уже сейчас. Одно — гостиницы, другое — театр. Этот Стрекало должен был где-то остановиться. И он должен был появиться в театре вечером 1 сентября — я в этом совершенно уверен.

— Да, согласен, — кивнул Углов. — Нам надо разделить все киевские гостиницы между собой и обойти их все. Хотя не факт, что «посланник императрицы» остановился в гостинице. У него в Киеве мог быть сообщник, и он мог жить у него. И в театре тоже надо побывать. Возможно, он с кем-то там общался. Но слишком много времени на эти поиски тратить не надо. Главный след ведет нас, конечно, на север, в Питер. Надо выехать туда завтра, в крайнем случае послезавтра.

— То есть ты считаешь, что там, в столице, сложился заговор против Столыпина? Там живут главные заговорщики?

— А где им жить, в Одессе, что ли? Там они, голубчики. Так что пошли в свой номер, будем постоялые дворы делить.

— Пошли, — согласился Дружинин. — А я, кроме гостиниц, готов взять на себя еще и театр. Только с одним условием: раз уж мы остаемся в Киеве на ближайшие сутки, я хочу сегодня вечером сходить на лекцию.

— На какую еще лекцию? — удивился Углов. — О новых типах телефонных трубок, что ли? Так ты сам можешь лекции читать по любой отрасли техники.

— И вовсе не о телефонах, — ответил Дружинин. — Ведь я тебе уже говорил. Я хочу сходить на лекцию Константина Бальмонта. Я о его выступлениях читал, еще в юности. Все сходятся на том, что это было нечто феерическое. И я себе не прощу, если буду здесь, рядом, и не увижу!

— Ладно, иди на свою феерическую лекцию, — усмехнулся Углов. — Она когда, вечером? Вот днем гостиницы обойдешь — ступай, слушай своего Бальмонта.

Всю оставшуюся часть дня Дружинин ходил по гостиницам. Подходил к портье, представлялся жандармским ротмистром и спрашивал насчет представительного блондина со шрамом — не проживал ли, дескать, такой. Если портье только сегодня заступил на дежурство, добивался, чтобы вызвали кого-то из прошлых смен, кто мог видеть и запомнить жильцов.

Легенда его сомнений нигде не вызвала, никто и не подумал спросить у «жандармского ротмистра» документы — как видно, было в облике Дружинина, в его манере себя держать нечто такое, что выдавало его принадлежность к «органам», как бы они ни назывались. Портье добросовестно морщили лбы, листали книги прибытия, подзывали и спрашивали слуг — однако никто не мог припомнить гостя с приметами, которые называл Дружинин. К семи вечера он завершил свой обход. Результат был нулевой — господин Стрекало ни в одной гостинице из имевшегося у капитана списка не проживал.

Пора было идти на лекцию знаменитого символиста. О билете Дружинин заранее не позаботился, а зря: как он выяснил, подойдя к кассе, все билеты были раскуплены, «певец Солнца», как себя называл сам Бальмонт, имел несомненный успех у киевской публики. Дружинин уже решил было пройти в зал, пользуясь своей «жандармской» легендой — он был уверен, что она и здесь сработает; хотя именно на поэтическое выступление в облике «ротмистра Зверева» являться не хотелось. Но тут ему улыбнулась удача: совсем рядом с ним у входа в зал остановилась молоденькая девица, по всей видимости, курсистка, и вытащила из сумочки заветную синюю картонку. Не успела девица раскрыть рот, как Дружинин уже мягко взял ее под локоть и тихо спросил: «Лишний?»