Владимир Поселягин - Офицер Красной Армии

Ночь упала как‑то незаметно. Ждали мы её, ждали, вдруг раз – и потемнело. Быстро собравшись, я подсадил генерала, сам вскочил на своего Принца, и мы двинули дальше. Нужно было идти в сторону Киева, обойти его правее, пересечь Днепр и двинуть в сторону фронта. Сомневаюсь, что удастся выйти к своим, но пока другого плана у меня не было. Идеальный вариант направиться к Смелову, если он ещё держится. Должна у него быть связь с Большой землёй, но и немцы о нём теперь знают, так что придётся пробиваться сперва через их боевые порядки, потом уже через наши, партизанские. Вот такая засада.

Двигались мы всю ночь, из опасений быть обнаруженным в этот раз я не обошёлся без кляпа, и генерал сидел на лошади недовольно нахохлившись. Его возмущение я проигнорировал, когда вставлял кляп.

Этой ночью мы тоже двигались до самого утра, всего дважды останавливаясь передохнуть и размяться, да и то по полчаса. В этот раз ещё не рассеявшийся сумрак рассвета встретил нас в густом ельнике, по которому мы двигались пешком, генерал шёл метрах в трёх от меня справа, а я вёл лошадей в поводу, старательно уходя в стороны от низких и колючих ветвей ёлок. Или просто отодвигая их рукой.

Когда впереди показался просвет открытого места, я привязал лошадей и генерала к стволам елей и, взяв оружие наизготовку, двинулся вперёд.

Впереди действительно была опушка, но не поля, а поляны в лесу, на которой находился полуразрушенный, явно нежилой хутор. Когда я по–пластунски забрался под небольшую ёлку, то обнаружил, что место там было занято. Там находились останки бойца, рядом с ним лежала тронутая ржавчиной винтовка. Поглядывая вокруг, я осторожно его перевернул и, ощупав карманы, нашёл смертный медальон. Осторожно развернув влажную бумажку, прочитал:

«Курочкин Семён Иванович, красноармеец. В–ч 6798–1. 28.06.1941. Мантуровский РВК, Костромская обл., Мантуровский р–н…»

Писано было химическим карандашом, поэтому часть текста была повреждена, но и того, что было, хватало, чтобы опознать его при необходимости. Заметив краем глаза движение на хуторе, я приложился к прицелу винтовки и озадаченно пробормотал:

— О, а эти что тут делают?

На хуторе находились полицаи. Я бы их, наверное, не засёк, но там как раз произошла смена часовых и наблюдателей. Нахождение на хуторе полицаев было странно. Озадачивала мысль, что им тут делать? Ближайшее селение в десяти километрах. Мелькнула мысль, что они находятся в засаде и занимаются отловом партизан и групп окруженцев, что по весне направились или к фронту или на поиск этих самых партизан, но после

размышления я её отбросил. Какой смысл ставить пост тут, когда выставить наблюдателей на возвышенностях и на бродах даст более высокий результат? Тут в основном степи, далеко всё видно. Причём полицаи так и делали, я с генералом в их сети трижды чуть не попал, но всё‑таки смог вырваться из зоны поисков… Надеюсь.

Достав бинокль, я присмотрелся и улыбнулся. Разводящий мне был знаком. Во взводе Путянина был командир отделения с характерной внешностью, он был очень похож на молодого Вицина.

Дальнейшее изучение выявило ещё одного знакомого бойца. Практически всех в подразделении я знал в лицо, так как лично отбирал их для взвода, это должно было стать моим детищем, диверсанты, мои руки и глаза, но вот как‑то не сложилось.

Что тут делали бойцы, вопрос не стоял, и так понятно, что выполняли неизвестный мне приказ командования. Скорее всего, вели разведку, хотя вполне возможно, и работали по основной своей специфике, диверсионной.

Достав из кармана табакерку, я открыл её и высыпал на ладонь кубари, пора снова преображаться в старшего лейтенанта Громова. Не нужно, чтобы бойцы видели меня со знаками различия старшего сержанта. Маскировка, конечно, плюшевая, но и её показывать не надо. Через пару минут треугольники лежали в табакерке, та отправилась в карман, а в петлицах у меня рубиново сверкали новенькие кубари.

Привстав, я пошатал ёлкой, чтобы это было видно из хутора одному из наблюдателей, и, выйдя на открытый участок, распахнул плащ–палатку так, чтобы было видно форму, приподнял над головой винтовку и, покачав ею, спокойно скрылся обратно в ельнике.

Ждать долго не пришлось, буквально через пару–тройку минут послышалось едва слышное шуршание, и я в глубине ельника засёк группу из трёх бойцов, что обходила меня с фланга.

Двое мне были незнакомы, видимо, Путянин набирал их после моего ухода. Предположу, что это военнопленные из бывших разведрот и разведбатов. Может, даже из осназа кто есть. А что? Двое в лагере Смелова были из осназа НКВД и стали основной ударной силой во взводе, они же инструкторы.

Шли парни явно на нервах, готовые стрелять в любой куст, мне эта нервозность очень не понравилась. Наблюдатель не мог не сказать, что неизвестный был в нашей форме. Меня он вряд ли мог опознать, далеко я был, в пятистах метрах. Но всё же странно они шли. Нервно.

Скользнув им за спину, я сбил одного с ног, метнул нож во второго, чтобы рукоятка ударила его в затылок, выбив из сознания, и вырвал автомат из рук третьего, оборачивающегося бойца.

— Тихо, боец, свои, – негромко сказал я и, осмотревшись, зло сплюнул: – Профессионалы, мать вашу. Диверсанты.

Готовый кинуться в рукопашную боец узнал меня и неожиданно улыбнулся.

— Товарищ командир! – радостно сказал он. – Мы уж думали, что и не встретим больше вас.

— Задание у меня было, которое я, правда, не выполнил. Вернее, не до конца. Путянин тут?

— Так точно, на хуторе.

Боец, сбитый с ног, уже вскочил на ноги и, поняв, что я действительно свой, командир тройки разговаривал со мной, как подчинённый с командиром, склонился над третьим бойцом. Тот довольно стойко пережил бросок ножом, однако хоть и был жив, но продолжал оставаться без сознания. Ничего, затылочная кость крепкая, должен выдержать. У меня тогда выбора не было, это двое рядом шли, в трёх метрах друг от друга, а вот третий, которого я ножом встретил, в десяти метрах от них. Не успел бы я до него добежать. Да и вообще повезло, что дело в ельнике было, видимость ограничена, хоть старые иголки под сапогами и хрустели, но я смог выйти к ним за спину и атаковать. А то мало ли, очередью угостят.

Думаю, пару минут, и он очнётся. Бросок слабый был, того же Путянина вряд ли бы из сознания выбил.

Приняв от бойца обратно нож, я велел Трифонову, командиру тройки:

— Путянина сюда, быстро… И пусть переводчика прихватит! Допросить тут одного надо, – последнее я произнёс себе под нос.

К моему удивлению, Трифонов сам рванул за взводным, оставив со мной обоих бойцов. Оглушённый уже начал приходить в себя, открыл глаза и пошевелил рукой, явно не понимая, где находится. Подойдя, я нажал ему на шее на пару точек, тот поморщился, но глаза его прояснились, и он самостоятельно сел и прислонился спиной к стволу ёлки, машинально пододвинув к себе немецкий МП-38. Оставив бойцов общаться между собой, я отошёл в сторону, ожидая прибытия Путянина.