Владимир Бабкин - Новый февраль семнадцатого

Опустив голову, сидел в своем кресле Государь Император. Сидел в салоне своего Императорского вагона, стоявшего на одной из станций его Империи. Шли минуты и ничего не происходило. Казалось, что человек в кресле просто заснул, склонив во сне свою голову.

— Государь? — спросил я обеспокоено.

Ответа не было. Пауза затягивалась. Наконец, не поднимая головы, он произнес усталым голосом:

— Отречение подписано. Что ж, так тому и быть…

— Но, Государь…

Николай поднял голову, и я поразился тому, как он сильно постарел на эти несколько минут. Взгляд его был полон тоски и какой-то затаенной обиды. Я сделал еще одну попытку достучаться до него.

— Государь! Нет никакой необходимости в отречении, ведь…

И тут глаза Императора полыхнули яростным огнем.

— Никогда русский царь не будет марионеткой! Никогда я не соглашусь на то, чтобы мной манипулировали! Быть может я плохой Самодержец, но я Самодержец! И у меня, как у Императора, есть только два выхода из ситуации — или отстранить тебя и действовать самому на свое разумение, или уступить трон тебе! Ты прав в оценке моей вины, я признаю это. Но я не приму твоей помощи, потому что я всегда буду помнить то, что ты сказал. Мне не нужен кукловод! Поэтому я ухожу и передаю корону тебе! И пусть благословит тебя Бог!

Он резко встал и решительно вышел из салона. Я бессильно упал в кресло. Да, похоже, тут все ясно. Своими откровениями я спас себя от обвинения в измене Императору, но уничтожил царственное самолюбие самого Императора. Вот так талантливо я постоянно попадаю в подобные скверные истории. Николай явно отречется. И явно не в пользу Алексея, ведь вряд ли он захочет, чтобы его сын был у меня той самой марионеткой, о которой он только что с такой яростью говорил!

Что ж, вот мы и приплыли. Не пора ли мне начинать писать Манифест о восшествии на Престол?

— Господа, я принял окончательное решение об отречении от Престола.

Николай сказал это сухим и бесцветным голосом. Собравшиеся в салоне Императорского вагона сидели растерянные и подавленные. Никто не смотрел на своего Государя, впрочем и он сам ни с кем не хотел встретиться глазами. Вот так, напряженно сидя в кресле и глядя прямо перед собой, продолжал говорить Николай Второй Александрович, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая.

Я смотрел на происходящее, понимая, что именно сейчас, в этот самый момент и в этом самом месте меняется история Государства Российского, равно как меняется история всего мира, всей планеты Земля, а быть может (кто знает?) может и судьба в масштабах Галактики? Ведь если человечество не погибнет через сто лет, то, возможно, оно, это самое человечество, таки доберется до звезд?

Однако, меня понесло куда-то совсем не туда. Вероятно, повлиял на ход мыслей упомянутый мной перечень титулов Николая Второго. Впрочем, теперь это мой перечень и мне его нести на своих хрупких плечах.

Между тем Николай продолжал:

— Я отрекаюсь за себя и за своего сына, в пользу моего брата Великого Князя Михаила Александровича. Манифест об отречении написан и подписан мной собственноручно. С этого момента моим и вашим Государем является мой царственный брат.

Я встал и подошел к столу.

— Выполняя волю моего царственного брата вступаю на Престол Государства Российского о чем заявляю своим Манифестом.

Наклоняюсь и подписываю, мельком увидев шапку подготовленного канцелярией документа.

БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ,

МЫ, МИХАИЛ ВТОРОЙ,

Император и Самодержец Всероссийский,

Царь Польский, Великий Князь Финляндский,

и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем верным Нашим подданным…

Фредерикс, Воейков и Нилов встали, когда в салон вошел священник и внесли Евангелие. Николай положил на Святое Писание руку и размерено произнес слова присяги:

— Я, Великий Князь… — голос его дрогнул, и он вновь начал заново. — Я, Великий Князь Николай Александрович, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред святым его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Михаилу Александровичу Самодержцу Всероссийского Престола наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и вперед узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять. Его Императорского Величества Государства и земель Его врагов телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может. Об ущербе же Его Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать попытки и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предоставленным надо мною начальникам во всем, что к пользе и службе государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание и все по совести своей исправлять и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды против службы и присяги не поступать, от команды и знамя, где принадлежу, хотя в поле, обозе, или гарнизоне никогда не отлучаться; но за оным, пока жив, следовать буду, и во всем так себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храброму и расторопному воину подлежит. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы целую слова и крест Спасителя моего.