Владимир Бабкин - Новый февраль семнадцатого

Старик отмахнулся.

— Ну, что вы, вы и так не раз радовали старика прекрасными образцами!

— Сколько их у вас сейчас?

— Ну, почитай уж четыре сотни. — Кованько явно гордился своей коллекцией. — Все никак не выберу время еще раз все систематизировать. Как любит шутить Елизавета Андреевна, колокольчиков в доме больше чем посуды и столовых приборов вместе взятых. Так что вот приходится часть на службе держать.

Генерал указал на полки и усмехнулся. Затем хитро посмотрел на меня и спросил:

— Я так понимаю, что старика вы почтили своим присутствием не для того, чтобы про погоды и коллекции разговаривать? Вы к нам по делу?

Киваю.

— Точно так, Александр Матвеевич, точно так… Мне нужно срочно и безотлагательно попасть в Ставку. У меня донесение особой важности для Его Императорского Величества. Донесение, которое нельзя доверить телеграфу, нельзя доверить курьеру и нельзя затянуть доставку. Счет идет буквально на часы, если уже не на минуты.

Кованько настороженно уточняет:

— И вам нужен аэроплан? Я так понимаю, что нужен «Илья Муромец»?

— Именно.

Генерал нахмурился.

— Простите, Ваше Императорское Высочество, однако вам должно быть известно о существовании предписания прямо запрещающего всем пилотам брать на борт лиц Императорской Фамилии. Вы наверняка помните скандал с катанием Великой Княгини на аэроплане. Так что я даже не знаю, чем мы вам тут можем помочь.

Такой поворот событий стал для меня полной неожиданностью. В этот момент адъютант внес на серебряном подносе кофейник и чашки. Пока он сноровисто расставлял все по столу, я лихорадочно искал выход из ситуации.

Сейчас, когда Кованько упомянул о том скандале, мне вспомнились довольно звучные разборки на эту тему. Но в том-то и проблема «работы» с памятью прадеда — я что-то мог вспомнить, если хотел этого. Однако если я об этом не думал, то автоматически ничего не происходило. Ну, примерно, как с поисковиком в интернете — ответ можешь получить о чем угодно, но сначала нужно сделать правильный запрос. Вот так и в этом случае. Про семью Кованько я вспомнил, а про запрет на полеты мне и в голову не пришло вспоминать. Из-за чего я, как оказалось, не был гарантирован от казусов и проблем в этом времени и в этом теле.

Но, блин, что же делать? Железная дорога отпадает, другие виды транспорта я даже не рассматриваю, а в аэроплан меня отказываются впускать! Кивнув в ответ на приглашающий жест генерала, я протянул руку и взял фарфоровую чашечку. Горячий напиток приятно полился по пищеводу.

— Кофе отменный у вас, Александр Матвеевич! — польстил я.

— Что вы, Ваше Императорское Высочество! — старик, которому явно была приятна моя похвала, с деланным смущением отмахнулся. — Разве что может сравниться кофе у простого служаки с тем, что вам доводится пить в лучших домах столицы?

Дальше продолжился стандартный обмен любезностями, во время которого мой мозг отбрасывал одну идею за другой. Нет, никаких вариантов я не вижу. Только «Илья Муромец» может спасти гиганта мысли и отца русской чего-то там от полной катастрофы. А это значит, что…

— И все же, Александр Матвеевич, — наконец прервал я светский треп, — никаких других вариантов нет, поскольку к ночи я должен предстать перед Государем. Или вы мне можете предложить другой вариант, как мне добраться до Ставки до наступления вечера?

Кованько развел руками.

— Нет, не предложу ничего, но и не помогу ничем — ни один пилот не полетит с Великим Князем на борту. Да и я не позволю это сделать, уж простите. Безопасность членов Императорского Дома превыше всего. Вы же прекрасно знаете, что даже полевой генерал-инспектор Императорского Военно-воздушного Флота Великий Князь Александр Михайлович не сможет подняться в воздух на аэроплане. Так что и не уговаривайте — об этом не может быть и речи при всем моем безмерном уважении к Вашему Императорскому Высочеству.

Я встал и прошелся по кабинету. Остановившись напротив окна, долго смотрю на летное поле. Смотрю и не вижу ничего перед собой. Ситуация, прямо скажем, аховая! Человек, который собирался изменить весь мир не может даже начать свой путь из-за каких-то дурацких инструкций! Ну, инструкции эти, в общем-то, не совсем дурацкие, но все же, все же…

Делать-то что в этой ситуации? Ведь совершенно ясно, что никакой лестью старика не возьмешь, а приказать ему я никак не могу. Да и надавить на него не получится. Старый служака, человек, связавший с небом всю свою жизнь и воевавший в этом качестве еще в русско-японскую войну, не прогнется и не сломается. Одно слово — железный человек! Да и титул мой тут мало что сыграет, никакого шока и пиетета нет и в помине, что и не удивительно, ведь прадед мой бывал здесь многократно и с официальными миссиями и чисто по-соседски. Более того, количество венценосных особ побывавших на этих летных полях было довольно обширным. И никому из них подняться в воздух не было позволено, старик в этом вопросе был абсолютно непреклонен.

М-да, тупик.

Видя мое мрачное состояние духа, генерал Кованько попробовал прервать затянувшееся молчание:

— Ну, Ваше Императорское Высочество, может, имеет смысл составить депешу и отправить Государю аэропланом? Или телеграфом. Или, например, пусть полетит ваш секретарь с депешей от вас…

— Как вы не понимаете, Александр Матвеевич, — с жаром заговорил я, — дело у меня такое, которое нельзя доверить никому — ни вашим пилотам, ни моему секретарю, ни, тем более, какому-то телеграфу! Речь идет о спасении государства и Династии! И тут какие-либо запреты перестают иметь значение! Вот вы сами, Александр Матвеевич, боевой офицер, прошедший войну, вы всегда буквально следовали букве инструкции и никогда не отходили от нее, если это было необходимо для победы в сражении?

— Тут ситуация другая, никакого боя нет. Вот если бы в Гатчине был бой, и передо мной стояла задача спасти Великого Князя от гибели даже ценой нарушения приказа, то я бы это сделал. Но сейчас — увольте, это не тот случай. Позволив вам подняться в воздух, я просто совершу должностное преступление.

— Я беру на себя всю ответственность за это нарушение!

Кованько покачал головой и сухо ответил:

— Ответственность возьмете вы, а отвечать перед Государем будем мы. Я и тот пилот, который рискнет взять вас на борт. Так что прошу простить.

Глубоко вдыхаю воздух в легкие и иду на штурм.

— Николай Николаевич, — обернулся я к секретарю, — не будете ли вы любезны попросить адъютанта Александра Матвеевича организовать нам еще кофе? А то этот уже остыл.

Джонсон понимающе кивает и выходит из кабинета. Теперь мы с генералом одни. И я иду в атаку:

— Итак, Александр Матвеевич, теперь мы с вами одни в кабинете. Мы можем не разводить политесов и говорить откровенно. Вы знаете, что в столице беспорядки?