Александр Смирнов - Черный гусар. Разведчик из будущего

За спиной у офицера скрипнула дверь. Невольно он обернулся. Вслед за ним на башню поднялся Сухомлинов. Бывший царский офицер был хладнокровен. На его лице и мускул не дрогнул, когда Зюзюкин протянул ему бинокль.

— Взгляни, старшина, — проговорил лейтенант, — что ты по этому поводу думаешь?

— Совсем еще дети.

— Дети? — удивился Зюзюкин.

— Дети, — проговорил Игнат Севастьянович, возвращая бинокль. — Эвон до чего их Адольф довел.

— Цитадель, я — Замок, — доносилось из соседней комнаты. — Цитадель, я — Замок.

Радист уже минут двадцать безуспешно пытался связаться со ставкой. Сухомлинов достал из кармана гимнастерки потемневший от пота и грязи платок и вытер проступившие на лбу капли. Бой уже длился несколько минут. Сначала были выпущены две гранаты по колонне. Сразу же вспыхнул один из мотоциклов, второй просто перевернуло взрывной волной. Затем отправилась на небо штабная машина с эсэсовцами. Фрицы рассыпались и залегли. Первые пять минут просто не могли понять, кто их атакует. Попытались поднять головы, и тут же прозвучала пулеметная очередь. Затем и у них нашлась светлая голова. Несколько человек, как отметил Сухомлинов, с минометом отошли. Минуты две возились, а затем… Грохот, дым и крики людей. Когда рассеялось, старшина понял, что больше не осталось наблюдательной точки, да и одного пулеметного гнезда лишились. Кто там был? Вроде Мордвинов. Жаль парня.

Застрекотали пулеметы на стене. Монотонно, с перерывами. Сначала один, затем второй. Вновь немцы прижали головы к земле. Чувствовалось, что умирать в их рядах никто не стремился.

Чуть слева шарахнуло, и старшину накрыло штукатуркой. Он невольно выругался. Прижался к земле. Невольно проскочила мысль, что не хотелось бы вот так вот по-глупому погибнуть, когда до победы осталось совсем ничего. Только продержаться, а там… Как в восемнадцатом веке, поедут по Берлину наши казаки. И ничто в этот раз не омрачит победу. Не окажется никого в Советском Союзе, кто протянет противнику руку. Гитлер — это не Фридрих Великий. А вот американцы? Союзнички. Пренебрежительно. Потомков эмигрантов, что съехались на американский континент со всего света, Сухомлинов не любил. Он помнил, как в детстве его отец рассказывал про революцию пятого года. Игнат поразился тому, что восставшие рабочие наотрез отказались громить фабрики Саввы Морозова, а заводы, принадлежащие американским воротилам, разносили в пух и прах. Тогда он спросил об этом отца.

— Понимаешь, сын, — проговорил тот, — Морозов, он ведь хоть что-то для рабочих делает. Больницу, школу и общежития построил. Деньги хоть и небольшие, но все же в Русскую землю вкладывает, а американцы что?

— Что американцы? — переспросил он тогда.

— Они в большей степени свои карманы набивают.

В тот момент, наверное, и принял решение Игнат Сухомлинов никогда из России, как бы обстоятельства ни складывались, не бежать. Поэтому, когда грянул Октябрьский переворот, назвать сие революцией у старшины язык не поворачивался, а затем Гражданская война, с белыми офицерами из бегущей Одессы на запад он не пошел. Остался в России. Стал простым гражданином. Затем, правда, пришлось документы и метрики подчистить. Хорошо, что друзья в Совдепии остались надежные.

Американцы. Союзнички. Тянули со вторым фронтом, а теперь вот, когда перелом произошел, рвутся к сердцу фашистского рейха. Эти способны все испоганить, как когда-то это сделал Петр Федорович. Неожиданно Сухомлинов подумал, что если бы у него была такая возможность, то наследничку Елизаветы он бы с радостью помешал.

— Цитадель, я — Замок, — вновь доносилось из соседней комнаты. — Цитадель, я — Замок.

Неожиданно голос изменился. Радист радостно вскрикнул:

— Есть связь, товарищ лейтенант!

Потом сменилось на:

— Цитадель, я — Замок. Ведем бой с превосходящими силами противника. Координаты…

Дальше старшина не слышал. Сначала был взрыв. Потом все поплыло перед глазами. Затем все в одно мгновение закончилось.

Лейтенант пришел в себя. Голова болела. В воздухе висело облако пыли. Рядом с убитым рядовым лежал Сухомлинов. Лицом вниз. Пулемет, раскуроченный и теперь бесполезный, валялся тут же. Зюзюкин поднялся и, пошатываясь, подошел к старшине.

— Игнат Севастьянович, — проговорил он, прикасаясь к спине бывшего царского офицера. — Ты как?

Тишина. Безмолвная и страшная.

— Игнат Севастьянович, — повторил Зюзюкин и перевернул старшину на спину. Тут же отшатнулся.

Сухомлинов был мертв. Огромные темные глаза, теперь уже безжизненные, смотрели куда-то вдаль. Невольно у лейтенанта проступила слеза. Сдержался.

— Унеслась душа в рай, — прошептал он.

Восточная Пруссия.

Апрель 1745 года.

Первая мысль — умер и попал на тот свет. Вот только одна загвоздка, в Бога последние семь лет Сухомлинов не верил. Да и как в него верить, когда он допускает такое. А раз Бога нет, то и загробной жизни тоже не существует. Отсюда вывод — он еще жив. Сержант пошевелил рукой. Точно — жив. Невольно двинул кистью и почувствовал, что коснулся стены. Открыл глаза. Так и есть, комната. До боли знакомая. Приподнялся. Огляделся. Знакомый комод, стол, правда, выглядевший совершенно новым, кушетка. Около стены. За стеной голоса. Говорили по-немецки. Вторая мысль — в плену. Почему тогда не убили?

Резкая боль. Схватился руками за голову. Непроизвольно взглянул на зеркало, которого он раньше здесь не видел. Оно висело там, где во время войны красовался портрет фюрера. Ахнул. Оторопел. Обомлел. Челюсть отвисла.

Тут же мысль, что кто-то портрет гусара перевесил. Полный идиотизм. Кому это могло понадобиться, и уж тем более — сейчас? И еще одна незадача. Гусар на портрете не в военном мундире с трубкой во рту, а в белой ночной рубашке с белым колпаком на голове.

Сухомлинов невольно протянул руку вперед, и гусар с картины сделал то же самое. Старшина замотал головой, барон повторил его движение. Игнат Севастьянович закрыл глаза, чтобы отогнать наваждение, и резко открыл. Ничего не произошло.

Сухомлинов поднялся с кушетки. Гусар повторил его действия. Старшина подошел и дотронулся до зеркала, теперь что это оно, Игнат Севастьянович был уверен. Человек из Зазеркалья коснулся его руки. Оба одновременно улыбнулись. Сухомлинов оттого, что больно уж забавно выглядел гусар. Барон? Тот лишь повторил за ним. Повторил, потому что…

Сухомлинов вернулся на кушетку и сел. Схватился руками за голову и закрыл глаза.

— Нет, — прошептал он отчего-то по-немецки. — Нет. Этого не может быть.

В переселение душ Сухомлинов не верил. Да вот только по ходу это произошло. Причем случилось по независящим от него причинам. Неужели судьба давала ему второй шанс? Но почему именно в тело прусского гусара? Ответов на эти вопросы не было.