Александр Смирнов - Черный гусар. Разведчик из будущего

— Завтра с утра поедешь. Раз уж по нашей с приятелем причине сегодня не получилось, так я тебе карету, барон, пришлю.

— Я собираюсь принять православие, — неожиданно заявил барон. Приятели удивленно взглянули на него. — Не смотрите на меня так, господа, но я принял решение. Хочу таким примером показать великому князю, что такой шаг в России очень необходим.

Игнат Севастьянович удержался и не сказал приятелям о нескольких вещах. Во-первых, он уже заявил о своем решении Петру Федоровичу. Тот, как и его приятели, удивился, но отговаривать барона не стал. Во-вторых, Игнат Севастьянович потребовал, чтобы Петр Федорович начал говорить как можно чаще на русском языке. В-третьих, упросил, чтобы великий князь из Петергофа перевез в Ораниенбаум свою супругу. Великий князь дал согласие подумать. Барон же был уверен, что к этому вопросу ему еще суждено будет вернуться и он попытается сделать это раньше, прежде чем она проникнется духом вольтерьянства. Да и к Бестужеву Игнат Севастьянович спешил именно по этой причине. Вполне возможно, Великий канцлер поспособствовал бы его реформам в обществе наследника. Надавил бы на того через государыню. Вот только барона волновало, захочет ли та повлиять на наследника? Может быть, Елизавета Петровна видит в племяннике всего лишь промежуточное звено между ней и сыном Петра Федоровича?

— Похвально, — одобрили его решения приятели. — А Петр Федорович как к этому отнесется? — на всякий случай уточнил граф.

— Он дал согласие, чтобы я принял православие.

— Ну, и в какой день? — спросил князь.

— Думаю, на начало декабря.

Князь мысленно вспомнил всех святых, чьи именины были в начале зимы. Список получался внушительный. Феоктист не сомневался, что барон решил выбрать себе и новое имя. Ведь стал же великий князь — Петром Федоровичем, а Софья — Екатериной. Только вряд ли они пользовались при этом православным календарем. Да их и понять можно. Выбора как такового у них просто не было. Князь прекрасно помнил, что на этих именах настояла сама государыня, хотя Сенат и Синод предлагали воспользоваться другими именами. Так для Петра Федоровича предлагали имя Василий, да вот только Елизавета не пошла на уступки.

— Может, и имя себе новое выбрал? — полюбопытствовал князь Сухомлинов.

— Выбрал, — кивнул барон. — Игнатий. Говорят, что от латинского слова «огонь» происходит. А вы, господа, знаете слово «огонь».

Барон, конечно же, шутил. Объяснять истинную причину выбора этого имени ему не хотелось. Да и никто бы не поверил, а еще хуже — тут же бы приняли за второго Мюнхгаузена.

— Игнат фон Хаффман? — уточнил граф Бабыщенко.

— Фамилию я менять, в отличие от религии, не собираюсь.

— Так, значит, крещение назначено на 2 декабря, — проговорил князь Сухомлинов.

— Не понял? — удивленно посмотрел на князя барон.

— Я имею в виду, что именины святого Игнатия отмечают второго декабря.

Игнат Севастьянович расхохотался. Князь явно обладал дедукцией, кто знает, из него, может быть, вышел бы отменный сыщик.

— Так давайте выпьем за ваше возвращение, барон, да за решение принять православие, — молвил граф, поднимая бокал.

В комнату, где они сидели, вошла Глаша. Незаметно подмигнула барону, и тот проговорил:

— Боюсь, господа, что я вас вынужден буду покинуть. Я уже отменно набрался, чтобы твердо стоять на ногах. На прием к Бестужеву, по всей видимости, опоздал. Если я сейчас не лягу в кровать и не высплюсь, то завтра опять опоздаю. С Алексеем Петровичем шутки плохи.

Последнее Игнат Севастьянович сказал специально, чтобы товарищи по попойке не настаивали еще немного посидеть и лишь только потом проводили его до комнаты, которую Тихон Акимыч уже в который раз ему любезно предоставил. Неожиданно фон Хаффман подумал, что продай он сейчас сокровища барона, то выкупил бы трактир целиком. Одна незадача, Игнат Севастьянович никогда не был дельцом. Не имел той жилки, что была им присуща, и, скорее всего, быстро бы разорился. Его дело воевать, в крайнем случае, детей истории учить.

Барон откланялся и поднялся в свою квартирку. Разделся и развалился на кровати, как делал это уже столько раз. Глаша не заставила себя ждать. Она открыла дверь и проскочила в комнату. Игнат Севастьянович встал. Она кинулась к нему и прошептала:

— Я скучала, барон.

Гусар промолчал. Точно такие же слова в отношении девушки он произнести просто не мог. Игнат Севастьянович признался себе, что таких чувств к ней не испытывал, но и отказать в близости барон не смел. Опасался, что своими действиями испортит отношения не только с ней, но и с хозяином трактира.

Губы их встретились, и вскоре они оказались в одной постели, а уже утром в двери постучались. Игнат Севастьянович встал. Накинул халат, надел на голову чепчик, который ему носить не нравилось, и направился к дверям. Открыл их и увидел человека в черном мундире. Черт, как же он устал от представителей власти! Сначала голштинцы, потом пруссаки, и вот теперь русские. Тайные организации предпочитали из всех оттенков почему-то только темные краски.

— Вам пакет от господина Ушакова.

Этих слов было достаточно, чтобы понять, что к чему. Не нужно было гадать, от какого Ушакова послание. Игнат Севастьянович взял конверт.

— Может, что велели передать в устной форме? — поинтересовался он.

— Никак нет. Я жду вас внизу, барон.

— Тогда можете ступать, — проговорил Игнат Севастьянович и тут же перед носом у экспедитора захлопнул дверь.

Подошел к столу. Взял со стола нож и разрезал конверт, извлек из него бумагу и прочитал. Всего несколько строк да подпись. Подпись инквизитора России.

— Придется отложить посещение Великого канцлера, — проговорил огорченный барон. Сухомлинов прекрасно понимал, что уклониться от предложения Тайной канцелярии ему не удастся. По всей видимости, у инквизитора к нему было много вопросов.

Скомкал записку, кинул на стол и начал одеваться. К Ушакову опаздывать не стоило. Глаша проснулась и посмотрела на барона.

— Ты уже уходишь? — спросила она.

— Да. Мне нужно срочно по одному делу.

— К Великому канцлеру?

— Ты подслушивала мой разговор с графом да князем?

Девушка кивнула.

— Только я слышала не все, — добавила она.

— Сейчас я направляюсь не к Бестужеву.

— А к кому?

— Много будешь знать — скоро состаришься, — пошутил Игнат Севастьянович.

Девушка насупилась. На мгновение барону показалось, что она даже обиделась.

— Ну, не могу я тебе сказать, — проговорил барон, — не могу.

Он застегнул доломан. Опоясался кушаком и после этого накинул на плечи ментик. Направился, взял колпак и вышел из комнаты. Спустился и вскоре оказался на набережной. Человек в черном ждал его у кареты. Он открыл дверцу, и барон забрался внутрь. За ним последовал экспедитор.