Александр Дорофеев - Мексиканский для начинающих

Всегда есть последняя капля, которая до конца протачивает и переполняет. Кролик добил, расколол вдребезги Пакину плошку подрасплесканного уже разума.

Не то чтобы Пако сошел с ума, потерял рассудок или трехнулся — просто спятил, бесповоротно, оборотясь в немыслимое прошлое, которое обязывало. Сделав легавую стойку, он бросился на кролика. Да разве ухватишь бога пьянства и разврата без специальной натаски?

Кролик Точтли сиганул в окно и, резво петляя, скрылся средь розовых кустов, лопухов и бугамбилий.

А Пако виновато заскулил, виляя пассатижами, но встряхнулся. Перемахнул через подоконник, шумно принюхался и пустился рысцой с загогулинами по следу, намереваясь взять кролика измором.

— У каждого свои заботы, — вздохнул Илий, подходя к столу.

Васька послушно спал под присмотром наркоза и глаза Моктесумы. Бесчувственную Шурочку одолевали какие-то видения — губы шевелились, веки подрагивали, сходились брови. Вот-вот очнется. В общем, царили мир и покой. «Достаточно скитаний, — думал Илий, — пора домой, под Васькино сердце, к родному очагу». Хотел прилечь на третье застольное место, но прежде надо избавиться от призрачности, раз и навсегда. Хорошо, если дон Борда поможет. Иначе страшно вообразить! И призрак скорбно вышел в дверь. К сожалению, оставив без присмотра целых три пары заманчивых ушей.

Когда человек без чувств, он не видит снов. Его посещают видения.

То есть сны — продукт чувств. Видения вторгаются извне, замещая временно утраченные чувства. Бог знает, откуда они приходят, эти варианты судьбы. Не осуществятся в нашем мире, значит, где-то в других — параллельных или перпендикулярных.

У Шурочки гостили, кажется, видения перпендикулярные. С признаками параллелизма и пограничной лексикой.

Она летела в самолете. Рядом сидел Васька, время от времени заменявшийся Сероштановым. Он беспрерывно ерзал, особенно, когда бывал Сероштановым, и Шурочка раздражалась. Хотела пересесть, но все было занято похрюкивавшими броненосцами, которые вообще вели себя нагло — курили без просвета, плевались на ковры и читали газеты. В довершение Васька начал жаловаться на судьбу.

— Меня набили плохими опилками, — хныкал он. — Всюду колются!

— Не манди! [42] «Манде» — древнее обращение раба к повелителю. Вроде «приказывай-повинуюсь». Ныне употребляется, когда человек недослышал чего-либо, — ась? — вконец рассердилась Шурочка. — Сиди на жопе ровно!

Васька сгинул, а возник Алексей Степаныч, который, впрочем, не только мандил и ерзал, но был вонюч и пьян.

— Александра! — дышал он чем-то многодневным. — Ты же знаешь, у меня в жопе глаз! Представь, с одной стороны вижу сиденье в цветочек, с другой — прямую кишку говна. Интересно, да утомляет!

— Потерпите, потерпите, — через силу успокаивала Шурочка. — Все пройдет и рассосется.

— Ты не понимаешь, Александра! С глазом в жопе я могу приносить посильную пользу обществу!

И только тут Шурочка обратила внимание, что Алексей Степаныч вообще-то слепенький. А на нее смотрит исключительно полной жопой. Стало противно до тошноты. Полет был нескончаемый. Броненосцы зачастили в сортир, устроив в проходе марафон с эстафетой. Рядом сидел один одинешенек Алексей Степаныч на коленях у Сероштанова, сиявшего золотыми плодотворными ушами, зубами, глазами, носом. Даже сопли у него текли золотые, бережно накопляемые в рвотном пакете.

Так одиноко было в этом душном мире, что Шурочка воскликнула:

— Господи, где же мой Васенька?! Я бы пошла за него!

А Васька как раз заглядывал снаружи в иллюминатор. Ловко ворочая пальцами и мордой на языке глухонемых, он сказал со слезами в голосе:

— Ты, принцесса, за меня не пойдешь — я нищий!

— В каком смысле? — насторожилась Шурочка.

— Да в том, — продолжал он гримасничать и фигасничать, — что я вернул глаз Моктесумы мексиканскому народу. Как жить народу без глаза?

— А уши?

Васька гордо покрутил головой:

— Разве не видишь? Ты права — большие уши красят парня!

Шурочка с ужасом глядела на огромные коричневые прорезиненные уши, которые иначе как макинтушами нельзя было назвать. Она побежала, расталкивая броненосцев, в хвост самолета, извивавшийся уж, будто невтерпеж на сковородке. Задний проход теснил, не пускал, сужался, но Шурочка изловчилась, юркнула и — очнулась в испарине.

Некоторое время не могла сообразить где, почему на столе. Вот голый Васька рядом! И вспомнила все разом. За исключением призрака, никак не вмещавшегося.

Сползши на пол, приблизилась к окну — день клонился к поспешным здесь серебряным сумеркам. Звонили колокола в соборе Святой Приски, по-вечернему лаяли собаки и тарахтели на крутых улицах мотоциклы. Она глубоко вдохнула весь этот атардесер [43] Закат, сумерки, вечер, потемки — довольно емкое слово. и внимательно оглядела комнату.

Васька подавал признаки жизни — ворочался и покашливал. Шурочка усадила его, обернула простыней и поволокла под руки из трапезной, удивляясь, какой он на сей раз тяжелый, хотя похож на призрака.

— Изумруд! — догадалась она. — Глаз, а весит, как вся жопа. [44] Это слово, автор обещает, употребляется последний раз в тексте.

Что же касалось Пако и ушей, так они скрывались для Шурочки в сплошном атардесере, переходящем в обскуридад. [45] Обскуридад или оскуридад — тьма.

Известно, что мистический третий глаз открывается над переносицей, глубоко прозревая суть вещей. Хотя, как всегда, бывают исключения — взять Васькин случай.

Бесспорно, глаз Моктесумы способен на многое, мог бы поделиться мировыми тайнами и секретами бытия, но, сунутый небрежно в столь странное для царственного знака место, не желал общения, лишь грозно разгорался.

Очухавшись на серебряно-фениксовой койке, Васька заметил, что за окном ночь, а в комнате как бы светает — хоть читай. Люстра и ночник очевидно не горели. Источник находился где-то сзади, а именно — в заду, который, простите за грубое слово, флуоресцировал, лучась зеленовато, как циферблат часов. Рядом сидела зачарованная Шурочка, не в силах оторваться от феноменального, похлеще полярного, сияния.

— Что? — спросил Васька, вывернув шею и пытаясь разглядеть. — Новая мазь? Или Пако вкрутил стосвечную лампочку?

— Можешь надеть штаны? — задумчиво произнесла Шурочка.

Васька кое-как поднялся, натянул шорты, но свет не отключился.

Шурочка накинула поверх верблюжье одеяло, потом плюшевое покрывало, потом приложила подушку — сияние прошибало! Даже усиливалось от сопротивления материалов.

Васька растерянно усмехнулся:

— Странная, конечно, штука! Зато до хрена экономии — выпивка, электричество! Попроси у Пако еще мази, буду твоим домашним светлячком.