Дмитрий Селин - Судьба наизнанку

Собственно, любой контакт с советскими властями и гражданами строился на таком «двухэтажном» подходе. Помимо решения чисто практических проблем в голову гражданина СССР потихонечку-полегонечку закладывалась мысль о неизмеримых возможностях дальнейшего сотрудничества. Несмотря, а зачастую с использованием всех различий в социальном строе, психологии и образе жизни. Только и во благо страны победившего социализма. Залогом такого легко прогнозируемого успеха являлось сохранение самобытности попаданцев, без этого ничего стоящего достичь бы так и не удалось.

В общем, нечто подобное сработавшей в реальной истории западной пропаганде. Всем этим «конвергенциям», «сосуществованиям двух систем», «разрядкам» и прочему, на что так легко клюнули граждане СССР семидесятых-восьмидесятых, даже входившие в ЦК и политбюро коммунистической партии. Глупо было обвинять Запад в успешном выполнении столь коварно задуманных планов. В конце концов, в поражении по итогам борьбы всегда виноват проигравший. Как бы он потом ни оправдывался в мемуарах и интервью победителям.

Злая ирония для СССР была в том, что плановое хозяйство уступило группе таких же плановых структур, но действующих в свободной конкуренции друг с другом. Как оказалось, эффект масштаба имел всё-таки свои пределы, весьма гибельные для безоглядно уверовавших в силу его синергии.

Уже к концу лета настроение советских переговорщиков изменилось весьма сильно и в лучшую для Республики сторону. Исчез безоглядный напор и большевистский задор в усталых глазах, появилось больше конкретных вопросов об улучшении социалистического хозяйства. Попаданцы согласно кивали и всячески поддакивали, обещая любую разумную помощь. Даже в вопросе построения коммунизма собственными капиталистическими силами.

Вброшенный в самый верх советской иерархии вирус сомнения начал свою незаметную работу, постепенно готовя почву для перевода СССР на более разумные рельсы. Разумеется, это не могло не встретить противодействия, пока тихо копившегося под спудом успешного сотрудничества. До вскрытия такого нарыва оставалось не более двух-трёх месяцев.

Торжественное собрание, посвящённое двадцать третьей годовщине октябрьской революции, как обычно, организовали вечером шестого ноября в Большом театре. Гости съезжались и сходились в центр празднично украшенной Москвы, удивляясь произошедшим за год переменам. Часть приглашённых могла сравнить вид из окна машины или другого средства передвижения с урбанистическим пейзажем двухлетней давности. Чем дальше в прошлое уходил базис сравнений, тем меньше гостей восхищались переменами лика столицы. Количество таких партийных и хозяйственных кадров, отмеченных постоянным доверием, уменьшалось в геометрической прогрессии с каждым уходящим в прошлое годом. Постоянная ротация чиновников и передовиков производства каждую осень выводила в Москву добившихся успехов провинциалов, давая им шанс закрепиться в правящей пирамиде. Пусть даже на самых маленьких её этажах.

Одними гражданами пролетарского государства соответствующие службы, распределяющие пригласительные билеты в партер и ложи, разумеется, не могли ограничиться. Свои квоты имели коллеги партийцев по Коминтерну, аккредитованные в Москве журналисты и представители дипломатического корпуса. К зарубежным гостям было особое отношение – от их впечатлений и служебных отчётов зависел образ первого государства рабочих и крестьян в странах уже вылезшего из недавней депрессии капитализма. К огромному сожалению советских властей, без этого до сих пор невозможно было обойтись. Власти развитых стран Запада почему-то не могли игнорировать так называемое «общественное мнение» и решать все вопросы без оглядки на Джонов и Стивенов. Франсуа и Генрихи в этот список уже не входили.

Но была ещё одна категория приглашённых, появившаяся только в этом году. Эти гости и в обычное время находились под тройным наблюдением, вызывая у власти постоянную головную боль, усугубляемую ясно осознаваемой советской верхушкой невозможностью отказаться от их добровольных услуг. Это были жители Харькова и прилегающих к нему иномирных земель. Так в советской печати называли пришельцев из будущего, категорически избегая слов «граждане Русской республики». В обществе пролетарского интернационализма не было место великодержавному шовинизму, категорически осуждённому бородатыми классиками. Даже расползшиеся по стране слухи о случившемся в будущем, не могли поколебать генеральную линию партии, протянувшуюся ещё с первых дней революции. В конце концов, это были только слова.

Сами харьковчане не настаивали на своём особом статусе, довольствуясь обычной дипломатической неприкосновенностью, гарантированной на переходный период договором Молотов-Червоненко. Командированным в СССР специалистам хватало своих производственных забот, а немногочисленный состав московского представительства был соответствующим образом инструктирован и психологически мотивирован. Каждому сотруднику внушалась простая до безобразия мысль – «вы как учители в школе для очень талантливых, но трудных подростков». Никакого панибратства и высокомерия, поучения и восхищения молодым энтузиазмом. Только ровное и уважительное отношение к равным себе, но пока недостаточно знающим мир людям, постоянно подкрепляемое передачей накопленного за прошедшие десятилетия знаний и опыта.

Пока всё шло, как планировалось. Прилетевшая на Як-42 за сутки до празднества харьковская делегация во главе с вице-премьером Щербининым, после быстрого размещения в особняке представительства, уже успела совершить во второй половине дня пятницы несколько рабочих визитов. Что было совершенно не затруднительно для прибывших вместе с Михаилом пятерых высокопоставленных чиновников. Всё остальное пространство салона самолёта занимали хрупкие и негабаритные грузы для обустройства и плодотворной работы как действующих двадцати сотрудников, так и прибывших в порядке увеличения штатов ещё пятнадцати человек. Советских граждан на работу решили не брать, поэтому пришлось везти техперсонал и всё необходимое для автономного и комфортного существования. Шеренга «ЗиСов», перевозивших багаж в представительство, растянулась почти на половину квартала.

Как необоснованно подозревал Щербинин, идея выделить купеческий особняк в глубине Замоскворечья пришла кому-то в высокопоставленную голову после прочтения книг незабвенного Звягинцева. Но книги мастера альтернативной истории до кремлёвских палат ещё не дошли. ХОЗУ МИДа выделило харьковчанам здание не хуже, чем получили совпредставители в городе победившего ревизионизма. С учётом московских реалий и технологически-бытового уровня, разумеется, что означало, например, полное отсутствие центрального парового отопления и горячего водоснабжения. Особняк имел собственную угольную котельную, ещё царских времён, едва справлявшуюся с нормами водопотребления начала двадцатого века. Пища готовилась на дровяной печи. Подобное совершенно не могло устроить привыкших к подобающему комфорту харьковчан, и соответствующие части здания были подвергнуты серьезной реконструкции.