Уилбур Смит - Крик дьявола

Лагуна белела от взбитой ветром пены — густой, точно снятой с кружки доброго пива. Оказавшись по пояс в воде, троица, пошатываясь и поддерживая друг друга за плечи, двинулась к берегу. Покрытые белой пеной, они были похожи на подгулявших снеговиков, возвращавшихся домой после долгой новогодней вечеринки.

Мохаммед сидел рядом с кучей мадафу — блестящих зеленых кокосов. Они валялись по всему побережью — шторм собрал с деревьев богатый урожай. С разводами засохшей соли на лице, что-то бубня себе под нос распухшими потрескавшимися губами, он при помощи охотничьего ножа Себастьяна с лихорадочной скоростью трудился над плодами, стремясь, побыстрее разделавшись с волокнистой кожурой, добраться до середины, заполненной белой мякотью и пузырящимся молоком. Однако именно в этот момент мадафу оказывался в руках Флинна или Себастьяна. С каждым разом отчаиваясь все сильнее, Мохаммед какие-то мгновения наблюдал, как двое белых людей, запрокинув голову и зажмурившись от удовольствия, жадными глотками поглощали молоко, которое текло у них из уголков рта, а затем с новым усердием возобновлял свои труды. Ему пришлось обработать с дюжину кокосов, прежде чем эти двое насытились и наконец позволили ему самому, постанывая от нетерпения, припасть губами к очередному плоду.

А потом все уснули. Наполнив желудки сытным сладковатым молоком, они повалились на песок и проспали до конца дня и всю ночь. Когда проснулись, ветер уже стих, хотя море все еще продолжало отзываться канонадой на рифах.

— Итак, — начал Флинн, — может мне кто-нибудь наконец сказать, куда, к чертовой матери, нас занесло? — Ни Себастьян, ни Мохаммед ответить на вопрос не смогли. — Шесть дней на плоту. Прежде чем мы попали в шторм, нас могло отнести на сотни миль к югу. — Он нахмурился, пытаясь разобраться в своих раздумьях. — Так мы могли оказаться и в Португальском Мозамбике. А то и в районе реки Замбези.

Взгляд Флинна упал на Мохаммеда.

— Иди! — сказал он. — Отыщи какую-нибудь знакомую тебе реку или гору. А еще лучше — деревню, где можно было бы раздобыть еды и найти носильщиков.

— Я тоже пойду, — вызвался Себастьян.

— Ты не отличишь Замбези от Миссисипи, — раздраженно проворчал Флинн. — Да еще и заблудишься ярдов через сто.

Мохаммед ушел на два с лишним дня, но и в его отсутствие Себастьян с Флинном неплохо питались.

Под сенью навеса из пальмовых листьев они устроили себе трехразовое питание из крабов, песчаных моллюсков и большого зеленого лобстера, которого Себастьян выловил в лагуне. Все это запекалось на костре, который Флинну удалось разжечь из двух сухих палочек.

В первую же ночь Флинн устроил настоящее представление. Уже в течение нескольких лет средняя ежедневная доза употребляемого им джина равнялась примерно двум бутылкам. Результатом вынужденного резкого воздержания стал классический пример белой горячки. Он чуть ли не до утра ковылял туда-сюда по берегу, угрожающе потрясая выброшенными морем деревяшками и посылая проклятия демонам, которые пришли его донимать. Среди них была некая пурпурная кобра, которая взялась преследовать его с особым упорством, и только шумно забив ее до смерти где-то за пальмой, он позволил Себастьяну сопроводить его назад к навесу и усадить возле костра. Потом его затрясло. Он трясся, словно у него в руках оказался отбойный молоток. Зубы стучали с такой силой, что, по мнению Себастьяна, неминуемо должны были раскрошиться. Однако постепенно унялась и «трясучка», и к следующему полудню Флинн уже был в состоянии съесть трех больших лобстеров, а затем мертвецки заснуть.

Проснулся он поздним вечером как раз к возвращению Мохаммеда и, на взгляд Себастьяна, выглядел наилучшим образом. Мохаммед вернулся с дюжиной рослых представителей племени ангони. Те с уважением ответили на приветствие Флинна. От Бейры до Дар-эс-Салама туземцы относились к имени Фини с величайшим почтением. Местные легенды наделяли его прямо-таки сверхъестественными силами. Его отважные подвиги, искусство стрельбы, неукротимый нрав, кажущиеся неуязвимость и бесстрашие перед смертью и возмездием породили тот славный образ, который Флинн тщательно культивировал. Сидя по ночам вокруг костров, когда женщины и дети уже спали, туземцы шепотом говорили о том, что на самом деле Фини являлся одним из перевоплощений Мономатапы. Развивая далее эту тему, они утверждали, что в промежутке между его смертью как Великого царя и последним перевоплощением в образе Фини он сначала успел побыть чудовищным крокодилом, а затем — Муаной Лизой — самым зловещим львом-людоедом за всю историю Восточной Африки, хищником, погубившим не менее трехсот человеческих жизней. И именно в тот самый день двадцать пять лет назад, когда Флинн впервые ступил на берег в Порту-Амелии, в Софале был убит Муана Лиза. Это было известно всем, и после такого лишь последний идиот мог бы позволить себе продемонстрировать хоть малейшее пренебрежение в адрес Фини. Так что уважение, выказанное Флинну в нынешнем приветствии, было неудивительным.

Флинн узнал одного из мужчин.

— Лути! — радостно воскликнул он. — Это ты, драная гиена!

Расплывшись в улыбке, Лути с готовностью качнул головой, довольный, что Флинн как-то выделил его.

— Мохаммед, — обратился Флинн к своему верному спутнику, — где ты его нашел? Мы недалеко от его деревни?

— В одном дне пути.

— В какую сторону?

— На север.

— Тогда мы на португальской территории! — радостно воскликнул Флинн. — Значит, нас отнесло за Рувуму.

Река Рувума служила границей между Португальским Мозамбиком и Германской Восточной Африкой. Оказавшись на португальской территории, Флинн уже мог чувствовать себя в полной безопасности от немцев. Все предпринимаемые ими усилия по его экстрадиции оказывались безуспешными, так как у Флинна было некое «соглашение о сотрудничестве» с комендантом, а через последнего и с самим генерал-губернатором в Лоренсу-Маркеше. Попросту говоря, эти двое являлись его негласными компаньонами, ежеквартально получавшими сведения о его доходах и имевшими определенный процент с прибыли.

— Можешь расслабиться, Басси, малыш. Здесь-то старик Фляйшер нас не тронет. А денька через три-четыре мы уже будем дома.

Конечным пунктом первого отрезка их маршрута была деревня Лути. Покачиваясь в машиллах — своего рода носилках типа гамака, свисавшего с длинного шеста, который размеренной трусцой несли четверо людей Лути, — Флинн и Себастьян благополучно попали из прибрежных низин в холмистую местность буша.

Носильщики машилл пели на бегу, и сочетание их глубоких мелодичных голосов с мерным покачиванием ввело Себастьяна в состояние глубокого умиротворения. Время от времени он засыпал. Там, где тропинка оказывалась достаточно широкой, давая возможность машиллам двигаться рядом, они болтали с Флинном, а потом он снова смотрел на меняющийся по дороге пейзаж и наблюдал за жизнью животных. Она была гораздо интереснее, чем в лондонском зоопарке.