Уилбур Смит - Крик дьявола

— Хорошо, Мохаммед. И у тебя, я вижу, тоже.

— Господин Фини просит одеяла и хинин.

— Зачем? — тут же нахмурилась Роза. — У него лихорадка?

— Не у него, а у Манали — его друга.

— Ему плохо?

— Очень плохо.

Непоколебимая враждебность, которую испытала Роза при виде Себастьяна, несколько пошатнулась. Она чувствовала, как женское начало вынуждало ее заботиться обо всех больных и слабых, включая даже таких откровенных нечестивцев, каким представлялся ей Себастьян.

— Я сейчас приду, — вслух решила она, мысленно убеждая себя в том, что, несмотря на эту уступку, ни при каких обстоятельствах не позволит ему перебраться в дом. Больной ли, здоровый — он останется в рондавеле.

Взяв кувшин с кипяченой питьевой водой и пузырек с таблетками хинина, в сопровождении Мохаммеда, который нес охапку дешевых одеял, Роза направилась к рондавелю и вошла внутрь.

Появилась она не в самый подходящий момент, потому как Флинн к тому времени вот уже минут десять занимался «эксгумацией» бутылки, с любовью захороненной им несколько месяцев назад в земляном полу рондавеля. Будучи человеком предусмотрительным, он создал себе стратегические запасы джина в самых невероятных местах своего жилища, и вот сейчас с ощущением сладостного предвкушения заботливо обтирал горлышко бутылки от сырой земли полами рубашки. Увлеченный этим занятием, он даже не почувствовал присутствия Розы, пока она не вырвала бутылку у него из рук. Вылетев в открытое окно, бутылка со звоном разбилась.

— Ну и зачем ты это сделала? — Флинн горевал не меньше матери, лишившейся младенца.

— Ради твоего же душевного блага. — Одарив его ледяным взглядом, Роза повернулась в сторону неподвижно лежавшей на кровати фигуры и тут же сморщила нос, уловив запах давно не мытого тела. — Где ты это нашел? — поинтересовалась она, не предполагая ответа.

После пяти пилюль хинина, запитых горячим чаем, Себастьяна прошиб пот — он лежал, обложенный разогретыми камнями и укутанный в полдюжины одеял.

У возбудителя малярии тридцатишестичасовой цикл, и сейчас, с наступлением кризиса, Роза стремилась прервать этот цикл и остановить лихорадку путем повышения температуры тела. От кровати исходило такое тепло, что в единственном помещении рондавеля было душно, словно на кухне. Из-под одеял торчала лишь голова Себастьяна, его физиономия казалась кирпично-красной. Несмотря на то что пот сочился буквально из каждой поры кожи, стекая крупными каплями по волосам на подушку, у него стучали зубы, а сам он дрожал так, что кровать ходила ходуном.

Роза наблюдала за ним, сидя возле кровати. Время от времени она, наклонившись вперед, вытирала выступившую у него на веках и верхней губе испарину. Выражение ее лица уже давно смягчилось и почти выражало сочувствие. Заботливо, кончиками пальцев Роза убрала у него со лба один из прилипших влажных завитков. Затем, повторив жест, она инстинктивно нежно, словно успокаивая, провела рукой по его волосам.

Он открыл глаза, и Роза тут же отдернула руку. Взгляд серых глаз больного был туманным и несфокусированным, словно у новорожденного, и Роза почувствовала, как у нее внутри что-то сжалось.

— Не останавливайтесь, прошу вас. — Даже несмотря на то что из-за жара речь казалась нечеткой, Роза удивилась проникновенности, с которой он это сказал. Она впервые услышала произнесенные им слова, и прозвучали они совсем не по-мужлански. Прежде чем дотронуться до его лица, она в некотором замешательстве взглянула в сторону двери хижины, чтобы убедиться, что они были одни.

— Как хорошо — вы очень добры.

— Ш-ш-ш! — тихо отозвалась она.

— Спасибо.

— Ш-ш-ш! Закройте глаза.

Его веки опустились, и он прерывисто вздохнул.

Наступивший кризис был похож на сильный порыв ветра, налетевший на него, точно на одинокое дерево в поле. Температура тела резко подскочила, Себастьян начал метаться и извиваться на койке, пытаясь сбросить с себя одеяла, и, чтобы удержать его, Розе пришлось обратиться за помощью к жене Мохаммеда. Пот, просочившись сквозь тонкий матрас, образовал на земляном полу маленькую лужицу; больной что-то кричал в бредовом забытьи.

И вдруг, неожиданно закончившись, кризис словно отпустил его. Выбившись из сил, Себастьян лежал совершенно неподвижно, и лишь благодаря частому, еле заметному дыханию было видно, что жизнь еще теплилась в нем. Роза чувствовала, как под ее рукой остывала его кожа, приобретая лихорадочно-желтоватый оттенок.

— В первый раз всегда тяжело. — Жена Мохаммеда убрала руку с укутанных одеялом ног Себастьяна.

— Да, — отозвалась Роза. — А теперь принеси-ка таз, Нэнни. Надо сменить одеяла и умыть его.

Ей уже не раз доводилось ухаживать за больными и искалеченными — слугами, носильщиками, охотниками — и, разумеется, за своим отцом. Но сейчас, когда Нэнни откинула одеяла и Роза начала обтирать безжизненное тело Себастьяна влажной тканью, она вдруг ощутила необъяснимое напряжение — не то страх, не то возбуждение. Она чувствовала, как запылали щеки, и наклонилась вперед, чтобы Нэнни не видела ее лица.

В местах, не тронутых загаром, плечи и грудь молодого человека казались гладкими и ровными, словно вылепленными из гипса. Она ощущала почти резиновую упругость его кожи, испытывая волнение от ее тепла и чувственности. В какой-то момент осознав, что в задумчивости нежно гладит фланелевой тканью мускулистое тело, она точно опомнилась и вновь придала своим движениям энергичную деловитость.

Закончив с торсом, Нэнни уже было потянулась к одеялам, чтобы, откинув их, приступить к нижней части тела.

— Подожди! — чуть не вскрикнула Роза.

Нэнни замерла, удивленно, по-птичьи вполоборота повернув голову, и на ее умудренном жизнью лице появилась тень лукавой улыбки.

— Погоди, — смущенно повторила Роза. — Сначала помоги мне надеть на него ночную рубашку. — И она схватила со стоявшего возле койки стула одну из свежевыглаженных, но уже довольно ветхих ночных рубашек Флинна.

— Да он не укусит тебя, Косичка, — шутливо заметила старая женщина. — Он не зубастый…

— Прекрати сейчас же! — неожиданно резко оборвала Роза. — Помоги мне приподнять его.

Совместными усилиями приподняв Себастьяна, они через голову надели на него ночную рубашку и вновь опустили на подушку.

— Теперь можно? — как ни в чем не бывало поинтересовалась Нэнни. Вместо ответа Роза протянула ей фланелевую тряпочку и, демонстративно отвернувшись, уставилась в окно рондавеля. Сзади послышался шорох одеял и голос Нэнни.

— О-хо-хо! — с деланным восхищением воскликнула старая женщина и тут же хихикнула, глядя на порозовевшую от смущения Розину шею.