Уилбур Смит - Крик дьявола

Каждый раз, обнаруживая для себя что-то новое, Себастьян окликал Флинна для разъяснений.

На полянках и опушках бродили стада золотисто-коричневых импал — изящных, хрупких созданий, с любопытством наблюдавших за ними большими, широко раскрытыми глазами.

Полчища цесарок, подобно теням, брошенным на землю темными тучами, трещали и чирикали по берегам водных потоков.

Крупные желтые канны с короткими рожками и раскачивающимися подгрудками царственно трусили по кромке буша, словно живой бордюр.

Черные и лошадиные антилопы, темно-пурпурные водяные козлы с идеальными белыми кругами на заду, буйволы — здоровенные, черные, грозные, жирафы, изящные серны, стоявшие желто-коричневыми статуэтками на булыжных холмиках, — повсюду кипела жизнь во всех ее проявлениях.

Некоторые деревья казались настолько странными и необычными, что Себастьян вряд ли даже мог подозревать об их существовании. Разросшиеся, точно разбухшие баобабы под пятьдесят футов в обхвате, похожие на доисторических монстров, с их причудливых ветвей свисали продолговатые плоды, наполненные мучнистой мякотью. Попадались целые леса дерева мсаса, его листья — в отличие от привычно зеленых — были розового, шоколадного и красного цветов. Хинные деревья высотой около шестидесяти футов с ярко-желтыми стволами сбрасывали кору наподобие змеиной кожи. Рощи мопане с густой листвой отливали на солнце зеленым металлом. Лианы, точно длинные серые черви, поднимались из зарослей джунглей по берегам рек и свисали кольцами и гирляндами среди фиговых деревьев и древовидных папоротников.

— А почему не видно слонов? — поинтересовался Себастьян.

— Месяцев шесть назад мы с ребятами здесь поработали, — отозвался Флинн. — Думаю, они ушли отсюда — возможно, на север, за Рувуму.

Ближе к вечеру они спустились по каменистой тропке в долину, и Себастьян впервые увидел поселение людей. В низинах долины на участках неправильной формы земля была обработана, и на плодородном черноземе виднелись зеленые всходы проса, а на берегу небольшой речушки стояла деревня Лути. Неопрятные на вид хижины из травы формой напоминали пчелиные ульи, возле каждой стояло круглое строение типа амбара, на стойках, с глиняными стенами. Хижины располагались условным кругом, в центре которого было свободное пространство с хорошо утоптанной босыми ногами землей.

Вся деревня — триста душ — вышла встречать Флинна: от ковылявших стариков с седыми головами, обнажавших в беззубой улыбке десны, до младенцев, пристроенных на обнаженных бедрах матерей и, точно большие черные улитки, прицепившихся ртом и руками к кормящей груди.

Сквозь радостно улюлюкающую и хлопающую в ладоши толпу Флинна с Себастьяном пронесли к хижине вождя, где они вылезли из машилл.

Флинн и старый вождь тепло приветствовали друг друга: Флинн — в благодарность за уже оказанные любезности и в расчете на новые, а вождь — отдавая должное репутации Флинна, а также за то, что где бы Флинн ни побывал, он неизменно оставлял после себя горы хорошего красного мяса.

— Ты пришел охотиться на слонов? — поинтересовался вождь, с надеждой глядя на его ружье.

— Нет, — покачал головой Флинн. — Я возвращаюсь издалека.

— Откуда?

Прежде чем ответить, Флинн многозначительно посмотрел в небо.

— Издалека.

По толпе прокатился благоговейный ропот, и вождь понимающе кивнул. Всем было ясно, что Фини определенно ходил пообщаться со своим alter ego Мономатапой.

— Ты долго пробудешь в нашей деревне? — вновь с надеждой в голосе спросил вождь.

— Я останусь только на эту ночь. Я уйду на рассвете.

— А! — В голосе вождя послышалось явное разочарование. — Мы собирались подарить тебе танец. Мы знали, что ты идешь, и мы готовились.

— Спасибо, нет. — Флинн знал, что «танец» мог растянуться на три-четыре дня.

— Мы сделали много пальмового вина, и оно уже готово. — Этот довод вождя сразил Флинна наповал, точно удар носорога: он уже много дней оставался без алкоголя.

— Друг мой, — произнес Флинн, чувствуя, как от предвкушения у него из-под языка уже брызжет слюна, — я не могу остаться на твой танец, но я выпью небольшую калебасу [17] Сосуд из горлянки, или «бутылочной тыквы»; помимо других применений, плод часто используется в качестве емкости для питья и пищи (исп.). вина в знак любви и уважения к тебе и твоей деревне. — Тут он повернулся к Себастьяну. — На твоем месте я бы даже не стал это пробовать, Басси, — самая настоящая отрава.

— Пожалуй, — согласился Себастьян. — Пойду на реку, помоюсь.

— Давай-давай, — отозвался Флинн, нежно поднося к губам первый сосуд с вином.

Поход Себастьяна к реке напоминал римское шествие. Вся деревня, выстроившись на берегу, с неподдельным интересом наблюдала за его несколько скованным омовением, и когда дело дошло до трусов, послышался всеобщий благоговейный вздох.

— Буана Манали, — раздалось хором. «Повелитель красной тряпки». Так они и звали его впоследствии.

На прощание вождь подарил Флинну четыре калебасы пальмового вина и попросил его о скором возвращении, с ружьем.

Они шли весь день, когда же остановились на ночь, Флинн после пальмового вина едва мог что-то соображать, а Себастьян весь дрожал, безудержно стуча зубами.

Болотистая дельта Руфиджи подарила ему сувенир на память, который он и принес с собой, — у него начался первый серьезный приступ малярии.

До Лалапанзи они добрались на следующий день — за несколько часов до случившегося у Себастьяна кризиса. Лалапанзи являлось Флинновой базой и именовалось лежбищем, а точнее переводилось как «место отдыха».

Оно располагалось в горах, на крошечном притоке великой Рувумы, в ста милях от Индийского океана и в десяти милях от начинавшейся за рекой германской территории. Флинн считал, что жить следует неподалеку от основного места работы.

Если бы Себастьян пребывал в здравом уме, а не находился в сумеречном малярийном бреду, он бы здорово удивился, увидев Лалапанзи, — для тех, кто знал Флинна, это место никак с ним не сочеталось.

На фоне коричневых склонов гор оно сияло, как изумруд, за бамбуковой изгородью для защиты лугов и садов от излишнего внимания антилоп — дукеров, штейнбоков и куду [18] Разные виды антилоп. . Потребовалось немало трудов и упорства, чтобы, перегородив речушку, создать систему ирригационных канав, напоивших водой лужайки, клумбы и грядки. Три фиговых дерева великанами возвышались над постройками, красный жасмин был похож на яркие вспышки фейерверка на фоне зеленой кикуйи, клумбы броских гербер Джемсона плавными террасами спускались к руслу, а вьющаяся бугенвиллея утопила главное строение в гуще темной зелени и пурпура.