Вильгельм Шульц - Последняя подлодка фюрера. Миссия в Антарктиде

Сейчас Линдеманн улыбается и потягивает кофе, а тогда, на операционном столе при свете карманных фонариков, его бледное обожженное лицо в грязных бинтах казалось маской с какого-то дьявольского карнавала. Рваный шрам с тех пор — напоминание о грозном дне 27 мая. Каким чудом оберфенрих, тогда всего лишь оберфенрих Карлевиц, вырвал его из лап смерти? Сколько же времени прошло? 4 года! И все эти 4 года флагман, выходит, провел в этих жутких льдах. Зачем? «Бисмарк» мог бы переломить ход сражения за Атлантику… А вот мог бы? Ведь всего через год с небольшим «Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц» — более чем внушительная эскадра — фактически эвакуировались из Бреста. Получается, правы были ребята из СС, и Рёстлер, лично приложивший немалые усилия к тому, чтобы события развивались именно таким образом, и заварил кашу со всеми этими «перемещениями». Удивительно, как Редер согласился передать корабль под юрисдикцию СС. Это Редер-то с его любовью к надводным гигантам и плохо скрываемой нелюбовью к ведомству Гиммлера. Но сейчас получается — то было единственно правильное решение. «Шарнхорст» покоится на дне в 70 милях от Нордкапа, «Гнейзенау» принял свою судьбу на фарватере в Готенхафене, «Принц»? — Да что «Принц»? — Если и не потоплен, то, скорее всего, достался союзникам. А «Бисмарк» этот давно похороненный корабль, и экипаж — представьте себе — целы и невредимы, и несут службу…

— Гроссадмирал любит вспоминать о том, как вы с вашими людьми «чинили» перо руля тогда в 41-м. Он до сих пор считает всю эту историю выдающейся авантюрой — отстрелить рули и уходить на машинах.

— Ну да, — задумчиво процедил Нойман. — Тогда было все по-другому. Мне кажется, то, что мы проделали тогда, — было такой невинной шалостью по сравнению с тем, что было потом. Одно то, что мы здесь, в этих льдах, что мы остались живы после всего этого ада кажется полной фантастикой…

— Не торопитесь радоваться, — усмехнулся Линдеманн, — может быть, судьба нам вынесла приговор. Может быть, самый страшный приговор — жить после всего, что случилось. Иногда, друг мой, жить много страшнее, чем погибнуть, уж поверьте мне.

Он снова отхлебнул кофе и посмотрел куда-то вдаль, сквозь Ноймана. Что он видел там? Развалины Киля? Горящий Берлин? Он не познал ничего этого. Он нес бессрочную вахту в далеком относительно благополучном уголке Германии. В Берлине, Гамбурге и Дрездене безраздельно властвовал огонь — здесь же было царство льда и воды.

— Вы не знаете, что сейчас в Альтеркирхене? — вдруг спросил он.

Альтеркирхенов в Германии, наверное, больше десятка. Но Нойман знал, какой Альтеркирхен Линдеманн имеет в виду. Адмирал из Рейнланда, земляк Вероники. Там сейчас американцы. Город, скорее всего, сожжен бомбами, как Юлих или Вюрцбург или Хильдесхайм.

Нойман вздохнул и промолчал. Они все откладывали на «после войны». И вот война уже два месяца как окончена. И что же осталось? Опустевшие кварталы Берлина и Любека, по которым ветер метет пепел сожженных заживо людей. Мир и вправду оказался ужаснее войны.

— Герр адмирал! U-1026 запрашивает! — высунулся в дверной проем дежурный.

— Извините, герр Ройтер, — адмирал собрался покинуть его. — Проходим охраняемый периметр — необходимо соблюсти формальности. — То, что он его назвал его прежней фамилией, заставило Ноймана улыбнуться. Здесь-то, действительно, какая секретность! Что скрывать друг от друга? И они оба, и фюрер ледовой Вандеи Гюнтер Лютьенс погибли для всего мира. А по ту сторону Стикса — никакой секретности нет. Только Истина. Горькая нагая истина. Слишком мало их — избранных — тех, кто вырвался из грохочущего ада, тех, кто смог пересечь полмира. То, о чем Ройтер лишь мог строить смутные догадки в Бресте и в Сурабайе, сейчас мерно гудело, подрагивало хрусталем бокалов в адмиральской каюте, шло пятнадцатиузловым ходом курсом на залив Ширмахера. «Бисмарк» мог бы развить все 26, но в кильватере шла лодка Ноймана-Ройтера, и отрываться было нельзя. Там, у кромки льдов, они разделятся. Лодка погрузится, а «Бисмарк» будет еще какое-то время патрулировать окрестности. Вдруг он понадобится не только Ройтеру? В базу зимой он, конечно же, попадет, транспортная система «Ипсилон» позволяет перемещаться хоть во льдах, хоть в пустыне — ей все равно. Но не все так просто. Надо, чтобы бухту подготовили для прыжка. Это сотни килограммов аммонита, чтобы взрывать лед. Ясное дело, что такие операции не проделываются ради развлечения. «Ипсилон» пока не может перемещать предметы точно. Плюс-минус пара километров… Так что полынья должна быть не маленькая… И лучше бы «Бисмарк» пробыл в походе до сентября хотя бы, тогда лед начнет утоньшаться, и его можно будет пробить корпусом.

«Что-то я, пожалуй, слишком уж злоупотребляю гостеприимством адмирала, — подумал Ройтер, — пора возвращаться к себе на корабль». Он не сомневался, что его новый старпом справится, но порядок есть порядок. Вот-вот начнется зона сложного маневрирования, и он должен находиться на мостике. Линдеманн дал карты и лоцию, но насколько они точны?

— Герр Ройтер, — услышал он голос адмирала. — Командующий на проводе, хочет с вами поговорить!

Основным блюдом, поданным на этот завтрак, были сандвичи. Подполковник Генри Харт был просто счастлив, что впервые увидеть в лицо великого агента «Фрайбола» довелось именно ему. Более таинственного персонажа не было, пожалуй, за всю историю войн, которые вела Британия. Информация, которую поставлял этот агент, была исключительно ценна. Он еще ни разу не ошибся. Все, о чем он сообщал, не нуждалось в перепроверке, его аналитические замечания сбывались с завидной точностью. Просто невероятно, что простой фрегаттенкапитан мог так глубоко влезать в святая святых Рейха.

Ганс Рёстлер с удовольствием затягивался «робустой», давая понять, что истинным ценителям сигар в его прежней жизни приходилось нелегко.

— Представляете, русские меня угощали своим табаком… У них очень крепкий табак…

— Я едва не поседел, когда мне доложили, что вы у русских.

— Ну это как раз вполне логично. Где же мне еще быть, если Берлин оказался в их руках?

— Да, но вы сумели добраться до Шверина! Это фантастика просто! Удивительно, что их особисты так просто вас отдали.

— Видимо для них я не представляю никакой ценности. Ведь это вы знаете, что я — «Фрайбол», а для них я просто «немец Михель». [27] «Немец Михель» — некий бюргер, ничем не примечательный человек из толпы, аналог русского «дед пихто». Ну фрегаттенкапитан, ну — антифашист, ну что еще? Да, собственно, ничего.

— Вы были в Бункере?