Егор Калугин - Спасти товарища Сталина! СССР XXI века

– А вам лично, девушка, какой больше нравится? – улыбаюсь шире.

– Мне? – переспрашивает она, губы ее трогает улыбка и в уголках рта появляются мягкие нежные складочки. – Даже не знаю, как вам это поможет…

– Но вы ведь девушка, – настаиваю я, – вам, конечно, виднее, что нравится девушкам…

Подобный поворот разговора успокаивает ее.

– Возьмите молочный, с орехами и с изюмом, – говорит она, и в голосе ее появляются сладкие теплые нотки, словно она пробует сейчас этот шоколад. – Очень вкусно, – и тут же поправляется: – Думаю, вашей девушке должно понравиться…

– Все нормально, Катя? – в зал выходит милиционер вневедомственной охраны в форме, мужчина ранних пятидесяти лет с седыми усами.

– Нормально, – кивает ему девушка, и по едва заметному смущению и румянцу на ее щеках я понимаю, что близок к цели.

Милиционер бросает на меня цепкий оценивающий взгляд. По глазам видно, что он видит мои намерения насквозь. И что у меня нет противогаза, он заметил. Однако мягкое заступничество девушки, это ее «нормально» в ответ успокаивает его. И, не желая мешать молодежи, он с отеческой мудростью вперевалочку идет вдоль рядов стеллажей к входу.

Я улыбаюсь девушке:

– Подождите, пожалуйста, секундочку. Всего одну, я мигом обернусь.

И пружинистой спортивной походкой ухожу в дальний конец зала, к праздничной табличке «Конфеты. Шоколад».

Хлопает входная дверь и, судя по зычным выкрикам, в магазин вваливается подвыпившая молодежь. Едва я успеваю положить ладонь на плитку шоколада, как раздается оглушительный грохот, мужской крик и несколько тяжелых ударов, словно по бревну. Испуганно кричит девушка.

– Стоять, стоять! – молодой голос. – Открывай кассу! Открывай кассу, зараза!

Металлический щелчок и выстрел. И жуткий гогот:

– Га-га-га, смотри, смотри сколько капусты!

Опускаюсь на пол, в висках оглушительно стучит пульс. Хулиганы. Я видел их только в старых фильмах и никогда в жизни, оттого мне становится по-настоящему страшно. Хулиганы гогочут в нескольких шагах от меня. Не киношные, самые-самые настоящие. Они казались мне выдумкой, сказочными персонажами. Не может, считал я, советская молодежь быть такой низкой, животной, чтобы получать удовольствие от насилия. И вот они. Такие же разнузданные. Такие же опасные. Рядом.

По голосам их как минимум трое. У них как минимум один огнестрельный ствол. Девушки больше не слышно. Только ржание молодых:

– Гы-гы-гы…

– А я те чо говорил…

– Папа плохому не научит…

– А давай весь этот сарай разнесем?

– Гы-гы-гы… Ага, прикольно…

Ни девушки, ни милиционера не слышно. Судя по звукам ударов и выстрелу – убиты. Это значит, как только хулиганы меня заметят – и мне крышка. Убивают они с ужасающей легкостью, без раздумий. Еще страшнее, чем в кино. И мурашки бегают по спине, и руки начинают мелко подрагивать.

Нужно вызвать милицию… Да, вызвать милицию! Вынимаю из кармана мобильник и тут же отрезвляющая мысль – пока буду шептать в трубку адрес, хулиганы меня найдут. Замечаю на стене торчащие из фальшь-панели усики беспроводной точки доступа к сети. Непослушными пальцами открываю карманный компьютер. Системы безопасности зданий – одна из моих специальностей. Дрожь пальцев заставляет ошибаться, и после очередной опечатки я замираю на мгновение, делаю пару глубоких вдохов. Грохочут полки с товарами, в гулкой пустоте торгового зала универсама не прекращается гогот хулиганов.

Вошел в систему безопасности. Первое – сигнал на пульт милиции. Второе – камера видеонаблюдения в дежурке. Там никого. Либо седоусый милиционер вышел сегодня в смену один, либо его напарник сбежал. Движение стилуса и по маленькому экрану наладонника разбегаются окошки камер наблюдения торгового зала. Хулиганов действительно трое. Они палками крушат стеллаж с напитками в двух рядах от меня. Расплескиваются кровавыми брызгами банки с томатным соком. У входа в темной луже лежит тело – видимо, охранник. Девчонки не видно.

Если бы я увидел ее, лежащей на полу, мертвой – я бы ушел. Справа от меня, по плану магазина дверь в подсобные помещения. Пока хулиганы заняты разгромом – выйти, заблокировать вход и дождаться приезда милиции. Но девчонки нет и что с ней неизвестно. Девушки с мягкими неуверенными губами, с которой я даже не успел познакомиться.

Хулиганы на экране наладонника двигаются в мою сторону, и пока я не решил, что делать дальше, перемещаюсь дальше от спасительной двери подсобки, прячась за стеллажами.

Мне нужно выманить их из торгового зала и заблокировать дверь. Они убьют любого, кто попадется им на глаза. Поэтому подойти и предложить им пройти в подсобку – не вариант. Побежать перед ними приманкой – нарваться на выстрел.

По плану магазина дверь подсобки выходит к лифту. Выключаю освещение в коротком коридорчике. Привожу в движение лифт, и раскрывшиеся двери мелодично звенят.

– Что за дела? – останавливается один из хулиганов, смотрит на дверь подсобки, откуда пробивается в щель приглушенный свет фонаря.

– Чего? – останавливается рядом с ним второй, с коротким оружием, не похожим на палку – вероятно, обрез охотничьего ружья.

Светлая полоска дверной щели подсобки гаснет – лифт закрылся. Я отправляю кабину на второй этаж, и звук работающего электродвигателя приводит их в бешенство:

– Кривой, тут кто-то есть! – кричит хулиган с обрезом и бросается в подсобку.

За ним остальные. На втором этаже лифт с характерным звоном открывает двери.

– Ушел! Ушел, зараза! – слышится из подсобки.

– Не уйдет! Никуда не денется!

Я вижу на экранчике наладонника, как они наперебой тычут в кнопку, и кабинка лифта послушно возвращается. В азарте погони хулиганы прыгают в открывшиеся двери. Останавливаю лифт между первым и вторым этажом. Разом на барабанные перепонки обрушивается безумный вой, выстрелы и грохот палок в стальной западне тесной кабинки. Поднимаюсь с пола. С улицы слышится приближающийся веселый пересвист милицейских сирен.

Я ищу девушку, подхожу к кассе. Она лежит калачиком, свернувшись вокруг ножек кресла. Ее пальчики зажимают кровавое пятно живота. Несколько долгих секунд просто смотрю на нее. На белый мраморный лоб, чуть поднятые удивлением брови, сосредоточенный взгляд, направленный с немым вопросом мимо ножки кресла в пустоту.

И вдруг мне кажется, что она пошевелилась. Я даже уверен, что она шевелится, дрожат напряжением ее ресницы. И я падаю на колени в лужу крови, поворачиваю ее плечи, и шепчу – нет, кричу:

– Потерпи! Потерпи, Катенька!

Я делаю ей искусственное дыхание, дышу горячо в неживые губы и толкаю ладонями в грудь, стараясь оживить остановившееся сердце:

– Потерпи! Потерпи, Катя!