Александр Золотько - 1941. Время кровавых псов

— Выйдем — обязательно подам рапорт. — Орлов спрятал карту. — Бегом — марш! Времени у нас в обрез.

Бойцы подхватили носилки, Орлов подошел, заглянул в лицо полковнику, пощупал пульс на шее и покачал головой.

— Сержант, вместе с политруком — в голову колонны, — я замыкаю.

Болото оказалось неглубоким — Севка провалился вначале по колено, потом, через несколько шагов, по пояс. Ноги вязли и скользили, но идти было можно. Окружающий мир больше не сливался в серое пятно и не пытался сорваться в танец.

Малышев снял свою винтовку и держал ее над головой. Севка стащил свою, тоже поднял прикладом вверх.

— Я… Я их убил… — сказал Севка.

— Я видел, — ответил Малышев. — Не дай бог вам под горячую руку попасть… Это ж немыслимое дело — вот так, врукопашную… А на вид — интеллигент. Нет, ростом и статью, конечно, вполне себе… Девки…

Малышев споткнулся и сел в воду по грудь, но винтовку не замочил.

— Девки, говорю, на шею бросались, наверное…

Севка помог сержанту подняться.

— Да нет вроде… — сказал Севка.

Пошел дождь.

Крупные капли застучали по буро-зеленой поверхности болота, поднимая столбики брызг. «Как пули», — подумал Севка.

Гимнастерка промокла мгновенно. Капли стучали по фуражке, висли на козырьке.

— Вот и слава богу! — Сержант запрокинул лицо и открыл рот, ловя дождевую воду губами. — Теперь немцы точно за нами не полезут… какое удовольствие по лесу идти по колено в грязи, промокнув, да еще и ожидая пулю в башку? На пулю они еще наплевать могут, а на слякоть и грязь… Хреново оно, в грязи умирать да в хлюпающих сапогах…

Орлов подошел, остановился. Оружие он повесил на шею, поперек груди, руки положил на винтовку. Глянул на часы, кивнул головой, словно мысленно с чем-то соглашаясь или одобряя.

— Значит, так… Теперь мы метров через четыреста выйдем на сухое, но к дороге, понятное дело, не пойдем. Пойдем почти точно на юг, к реке. А там — вверх по течению. Получится крюк километров в шесть, но если больше никто не станет бросаться врукопашную, то успеем вовремя… Иди вперед, сержант, посмотри, чтобы там какой ерунды не получилось…

Малышев ушел вперед и через пять минут скрылся за сплошной пеленой дождя.

— Ты в себя пришел, Сева? — спросил Орлов.

— Наверное… да, пришел. Все нормально.

— Какое, на хрен, может быть нормально после того, как ты убил четверых! Ты вообще должен был валяться сейчас в истерике. А ты ничего, стоишь, идешь…

— Вначале мы не верим, потом — не помним, — сказал Севка.

Мимо них прошли бойцы с носилками.

Лицо комдива они прикрыли плащ-палаткой, и теперь казалось, что несут они мертвеца. Дышали бойцы тяжело, проваливались по пояс и глубже, но лица были спокойны, будто люди просто делали какую-то привычную работу. И не было даже мысли, что работу эту можно не делать, что можно оставить носилки и уйти налегке.

— Еще бы закурить… — с надеждой посмотрел на командиров один из бойцов, но Орлов развел руками.

— Извините, ребята… Выйдем к своим — в лепешку разобьюсь, а курево и водку достану. И каждого — к медали.

— Табачку бы лучше, — улыбнулся боец.

— И поспать в тепле… — сказал второй.

— И с молодкой… — подхватил третий.

Бойцы засмеялись.

— Прямо двигайтесь, там вас сержант встретит, — тоже засмеявшись, сказал Орлов. — Выйдем к своим — все молодки ваши.

— Так мы им и скажем! — пообещал боец. — Мол, старший лейтенант Орлов приказал, чтоб, значит, безотказно…

— И в любых количествах… — Орлов вытер лицо двумя ладонями, словно совершая омовение. — Только бы выйти…

— Извини, — сказал Севка.

— Что извини? Что ты не смог еще десять шагов пройти? Ты же тут должен быть самым аккуратным, самым осторожным. Ты же мне талдычил, что неосторожным движением… да что там движением — словом можешь все испортить. И что? Что, я тебя спрашиваю? Ты порешил четверых, да я с твоей подачи — еще одного, а в результате война не через полтора года закончится, а через два. И погибнет не сто тысяч, не двести, а миллион. Или наоборот — через неделю немцам не хватит этих пятерых при наступлении, и вермахт побежит к себе в Берлин? Что ж ты творишь, Севка Залесский? — Орлов махнул рукой и двинулся прочь.

— Девятого мая сорок пятого, — сказал Севка, глядя в спину Орлова.

— Что? — не оборачиваясь, переспросил старший лейтенант.

— День Победы — девятого мая сорок пятого. И наших погибнет больше двадцати миллионов.

— Сволочь, — помолчав, выдохнул Орлов и пошел вперед, не оборачиваясь.

Севка побрел следом.

Зачем он это сказал? Вырвалось, не смог удержать в себе? Захотелось уязвить этого самоуверенного старшего лейтенанта, который ведет себя так, будто все знает наперед, будто все просчитано им заранее и нанесено на карту.

Он спокойно повел свою группу через поселок, занятый, как оказалось, немцами. И провел бы, если бы не Севка с его растертой ногой. Снова прав Орлов и не прав Севка. И снова Севка, так красиво и, главное, правильно рассуждавший о недопустимости вмешательства в прошлое, вмешивается, вмешивается и вмешивается… И, как оказывается, для того, чтобы наплевать на судьбы миллиардов людей, ему достаточно просто испугаться. За себя любимого.

«Такие дела», — сказал Севка.

Бойцы сидели на земле, дожидаясь подхода командиров. Тина и грязь сползали с их одежды и обуви на траву под непрерывными ударами дождя.

— Воду из сапог вылей, — бросил Севке Орлов и сам стал переобуваться.

— Больше привалов не будет, — сказал старший лейтенант. — Пока дождь, нам нужно пройти как можно дальше.

— Чего там… — махнул рукой один из бойцов, — дойдем. Вы только командуйте, товарищ старший лейтенант. А мы дойдем. И полковника донесем… Ему бы перевязку…

— Нет бинтов, — сказал Малышев.

— Если пойдем в нужном темпе, то часа через три будем у моста. — Голос Орлова был спокоен и деловит. — Так что нужно постараться. Встать и — шагом марш!

Раньше Севка слышал, что человек может вытерпеть все. Слышал неоднократно, но не верил. Оказалось, был не прав. Он шел, забыв о боли в ноге и об усталости.

Через два часа ливень превратился в частый мелкий затяжной дождь. Немного посветлело.

Еще через час они вышли к мосту.

— Стой! — скомандовал Орлов, поднимая руку.

Все остановились.

— Носилки опускать? — спросил кто-то из бойцов. Орлов разрешил.

Мост из себя ничего особенного не представлял. Да и река была в ширину метров пятьдесят, не больше. Севке всегда казалось, что такие вот реки не могут быть слишком уж серьезным препятствием.

Присмотревшись, Севка понял, что фокус тут был не в ширине реки, а крутизне ее берегов. Этот берег был низким, а вот противоположный — песчаным обрывом метров в десять высотой. И вправо, и влево, насколько можно видеть, ниже тот берег не становился.