Александр Золотько - 1941. Время кровавых псов

— Так всегда проходит, — сказал Никита, не оборачиваясь.

— Да? — Севка шмыгнул носом. — Но тут будет какой-то необычный.

Машину несколько раз останавливали, проверяли документы и пропускали.

Севка отчего-то был уверен, что награждать его будут в Кремле, поэтому удивился, когда машина остановилась возле какого-то пятиэтажного дома.

— Через час Петрович будет здесь, — сказал комиссар.

И машина уехала.

Дальше все прошло будто во сне.

Севка и Никита предъявили свои документы на входе и поднялись по широкой лестнице на второй этаж, в зал. Сели на кресла поближе к проходу, чтобы не толкаться потом, когда придется выходить за наградой.

Зал заполнился быстро, в президиум вышло несколько военных. Севка рассмотрел в петлицах ромбы и звезды.

Один из тех, что были с ромбами в петлицах и звездами на рукавах, вышел к трибуне и выступил с речью, энергично взмахивая правой рукой, сжатой в кулак. Ему аплодировали. Аплодировал и Севка, не разобравший ни слова. Или не понявший ни слова. Ему было не до того, ему сейчас предстояло выйти на сцену на глазах сотен людей, получить орден — заслуженный или нет — и вести себя так, чтобы никто не догадался, что он — не отсюда. Что его забросило сюда из далеко не прекрасного далека.

В результате Севка прозевал свою фамилию. Никита толкнул его в бок, Севка вскочил, уронил пилотку, которую держал на коленях, хотел было ее поднять, но Никита просто выпихнул его в проход, и Севка быстрым шагом прошел к сцене и поднялся на нее по ступенькам.

Стоявший на сцене генерал сказал что-то, в зале засмеялись. Севка чуть не вскинул руку к голове без головного убора, покраснел, выдавил из себя заученную и отрепетированную фразу, что прибыл для награждения.

Генерал засмеялся и сказал, что небось, когда немцев в штыковой колол, так не волновался, Севка честно сказал, что там было проще, и добавил неожиданно для себя, что в следующий раз будет спокойнее. В зале засмеялись, генерал прикрепил орден, Севка снова чуть не откозырял с пустой головой, повернулся к залу, подчиняясь жесту генерала, и сказал, что немцев сюда никто не звал и что он не собирается останавливаться на достигнутом…

На свое место Севка вернулся под аплодисменты.

После награждения к нему подошел корреспондент, сделал несколько снимков, выслушал краткий рассказ о подвиге, сделал какие-то пометки в записной книжке и пообещал, что заметка и фотография обязательно появятся завтра в «Красной звезде».

Машина ждала у дома.

Севка сел на заднее сиденье и вытер лоб. Водитель молча протянул ему бутылку с водой, Севка сделал большой глоток и с удовольствием почувствовал, как напряжение его покидает. У него получилось. Вот никто не заметил.

Он сделал первый шаг к тому, чтобы стать в этом мире… в этом времени своим. Севка посмотрел на орден на левой стороне груди, потрогал его пальцем. И удивился, что очень приятно прикасаться к красной эмали ордена. И подумал, что как бы там ни было, а он этот орден заслужил. Он ведь и на самом деле сделал все, за что его хвалил генерал. Да, пусть другого на его месте награждать не стали бы, просто не заметили бы в сутолоке боев. Но ведь и в обычной жизни происходит именно так… И, совершив нечто значимое, нужно еще сделать так, чтобы это заметили.

Он ведь не украл этот орден, не выпрашивал. Он его заслужил. А то, что комиссару понадобилось это награждение зачем-то… Это проблемы того самого комиссара.

А Севка…

— На выход, — скомандовал Никита, открывая дверцу машины.

Они, оказывается, уже приехали. Дом был шестиэтажный, улица поуже и поспокойнее. Севка вылез из машины и вдруг испытал сильнейшее желание рассказать недобро глядевшему на него Никите, что в его, Севкино время, таких пустых улиц в Москве… да и в Харькове тоже, уже не бывает. Но сдержался.

Они поднялись в старинном, заключенном в сетку лифте со стеклянными стенами и дверью.

Никита нажал медную кнопку звонка возле высокой двери, обитой кожей, но замок открыл сам, своим ключом.

В квартире пахло кофе и старыми книгами.

— Евграф Павлович! — позвал Никита с порога.

— Да, — послышалось изнутри.

— Я привез Всеволода Залесского.

— Проходите в комнату, я сейчас… — ответил старческий голос из глубины квартиры.

— Я позже, через час-полтора. — Никита подтолкнул Севку вовнутрь квартиры и закрыл за ним дверь.

— Евграф Павлович! — сказал Севка и повторил громче: — Евграф Павлович!

Коридор напоминал библиотеку. Полки с книгами занимали стены от пола до потолка, золоченые корешки тускло отсвечивали за стеклом в неярком свете, проникавшем через открытую дверь в глубине коридора.

Из двери появился невысокий, сухонький старичок в сером костюме. Протянул руку и ответил на рукопожатие неожиданно сильно.

— Вы, полагаю, тот самый Всеволод Александрович? — осведомился старик, не выпуская Севкиной руки.

— Тот самый, — сказал Севка.

— А меня зовут Евграф Павлович. Да вы, как я понял, это знаете. Проходите пока в гостиную. — Евграф Павлович указал рукой в конец коридора. — А я освобожусь буквально через десять минут. Кухня, знаете ли, требует внимания.

Гостиная также была заставлена книгами, на этот раз в высоких, до самого потолка, шкафах. Комната была высоченная, метра четыре с половиной, а то и все пять. В углу стояла деревянная лесенка.

Посреди комнаты — стол, накрытый белым покрывалом, и стулья с высокими спинками под белыми парусиновыми чехлами. Над столом висела люстра с матерчатым оранжевым абажуром.

Севка прошел по комнате, с любопытством разглядывая книги. Тут были книги на немецком, на английском, французском и испанском, насколько смог опознать Севка. Две или три полки были заполнены книгами с арабской вязью и еще несколько — с иероглифами. Китайскими или японскими. Или и теми, и другими.

На свободном пространстве висели фотографии в деревянных рамках.

Кто-то в форме царской армии еще при погонах. Севка присмотрелся, и ему показалось, что в центре снимка возле старинного орудия стоит молодой Евграф Павлович в белом мундире, перетянутом ремнями.

На других снимках Евграф Павлович стоял на стене какой-то крепости, на бруствере траншеи, возле верблюдов, нагруженных какими-то тюками. На фоне египетских пирамид. Под пальмами.

Несколько фотографий были куда ближе к современности. На одной из них Евграф Павлович был даже в буденовке и шинели с… Севка напрягся и вспомнил, как Богдан называл эти клапаны на груди — «разговорами».

И был у Евграфа Павловича на груди, прямо на шинели, орден Красного Знамени. А рядом с этой фотографией — снимок, на котором Евграф Павлович был в генеральской форме и располагался в группе генералов, а справа от него, через три человека Севка с изумлением опознал Николая Второго.