Александр Золотько - 1941. Время кровавых псов

— Чтобы туда вместились и ваши приятели, комиссар с лейтенантами. И чтобы место для покойничка-массажиста осталось, — пояснил Севка. — И нечего тут передо мной комедию ломать, господин генерал от геронтологии. В вашем возрасте уже в маразм пора, а не допросы проводить…

Генерал задумчиво потер кончик носа указательным пальцем. Медленно встал с дивана. Нижняя губа у него мелко дрожала, правый глаз еле заметно подергивался, но голос прозвучал сухо и четко.

— Позвольте попросить вас выйти вон! — отчеканил Евграф Павлович. — Немедленно.

Указательный палец правой руки старика описал в воздухе плавную кривую и указал в сторону двери.

— И пожалуйста! — Севка встал со стула и одернул гимнастерку. — С превеликим, так сказать…

Севка хотел сказать «удовольствием». Он его, естественно, не испытывал — ни великого, ни маленького. Злость — да, испытывал. Злость на себя, на этого старца, на все мироздание… Но не мог же он сказать «ухожу со злостью»? Так в книгах и фильмах никто не говорил. И в жизни не говорил.

Севка хотел сказать «удовольствием», но не успел. Лицо старика вдруг изменило выражение с яростного на удовлетворенное, а палец его, сухой и мосластый, указывавший направление движения, вдруг дернулся к Севке, а тот не успел отреагировать. Увидеть, что палец метнулся к его горлу, увидел, а меры принять не успел.

Палец ударил в ямочку под горлом.

И Севка замер. Потом стены комнаты качнулись и поплыли вверх, к потолку, который взметнулся к зениту и пропал, растаял в сером тумане.

Паркетный пол медленно поплыл навстречу Севке. Замер в нескольких сантиметрах от лица. Какая-то сила перевернула Севку на спину.

Затылок стукнул о пол.

Из сгустившихся сумерек вынырнуло благообразное лицо старика, приблизилось. Губы шевельнулись.

— …слышите? — разобрал наконец Севка.

— Что?

— Вы меня хорошо слышите? — повторил Евграф Павлович.

— Да.

— Сейчас вам будет очень больно, — сказал старик. — Так больно вам еще никогда не было…

Старик не соврал.

Время остановилось, воздух застыл.

Была боль, и если после общения с массажистом Севка решил, что знает о боли все, то сейчас понял, что ничего о ней толком не знает. Он даже кричать не мог — боль парализовала его полностью, от голосовых связок до пальцев ног.

Но и беспамятство тоже не приходило, Севка все видел, все понимал и ничего не мог поделать.

— А теперь вот так, — сказал старик, чуть коснулся шеи Севки, и боль… Нет, не ушла. Оставаясь всеобъемлющей и неотразимой, она стала совсем другой. Новой. Ненадеванной. — Вы еще слишком молоды, уважаемый Всеволод Александрович. — Старик поддернул брюки и присел возле Севки на корточки. — И вы еще не понимаете, что все свои мысли лучше держать при себе, складировать, систематизировать и препарировать. Вам показалось, что вы все поняли?

Севка попытался застонать хотя бы для того, чтобы убедиться — еще не умер, еще может хоть что-нибудь, кроме как испытывать эту проклятую боль. И с ужасом понял, что ничего и не может.

— Вас оставили в живых, юноша, потом наградили орденом, и вы решили, что зачем-то нужны. И подумали, что можете теперь демонстрировать характер. Это, наверное, логично. Если бы хотели убить — убили бы. Вы ведь так подумали? Да расслабьтесь вы!

Старик прикоснулся к Севке, и боль исчезла. Разом. Вот только что распирала тело и мозг Севки — и вдруг пропала. А мозг Севки и тело разом сдулись и обмякли. И лежал Севка на полу сплющенный, словно лопнувший воздушный шарик.

— Вы лежите, не вставайте, — посоветовал Евграф Павлович, возвращаясь на диван. — Подняться сами вы еще минут двадцать не сможете, а я вам помогать не намерен. И, если честно, просто не смогу — вы тяжелый, а я старенький. Слабенький. Как вы там сказали? Генерал от геронтологии? Очень забавно сказали, молодец. Замысловатую фигуру построили. И что? Это вам как-то помогло? Может, хоть моральное удовлетворение сейчас испытываете?

Севка застонал и обрадовался, что может хотя бы стонать.

— Вы решили, что все поняли. Что раз вы не умерли там, на даче, то и в дальнейшем… Решили? Отвечайте, не прикидывайтесь, молодой человек.

— Да… — просипел Севка.

— Вот. И ошиблись. Как вы полагаете, за каким чертом Евгений решил наградить вас орденом?

— Не… не знаю…

— Вы на самом деле решили, что договориться о награждении человека орденом можно за несколько часов? Нет, наверное, можно это сделать на передовой или еще где, но вот так, в Москве, да еще в присутствии корреспондентов… И корреспондент отчего-то именно к вам обратился за снимком и интервью… Надеюсь, вы хотя бы сейчас поняли, что журналист знал о вас заранее и был нацелен на вас?

— Понял.

— С вами приятно беседовать, — вежливо улыбнулся старик. — Вот так всегда — стоит правильно расположить собеседника, и беседа становится гораздо продуктивнее.

— Козел, — сказал Севка.

— Это эмоции, батенька. Эмоции. А эмоции меня давно не впечатляют. Я давно научился вызывать определенные эмоции у своих собеседников. Итак, делаем промежуточный вывод. Ваше награждение планировалось заранее, за несколько дней до. И что это значит?

— Пошел ты…

— Я настаиваю, Всеволод Александрович, на вежливости. На взаимной вежливости. И требую, чтобы в дальнейшем вы строили свои заявления исходя из этой самой вежливости и правил хорошего тона. Не пошел ты, а пошли вы…

— Козлы… — сказал Севка.

Старик помолчал задумчиво.

— Нет, вот тут можно было и в единственном числе. Козел, но на «вы».

— Вы все — козлы! — повысил голос Севка.

Он уже начал ощущать свое тело, смог несколько раз сжать и разжать кулаки.

— Слишком общо, — печально покачал головой Евграф Павлович. — Ну да ладно, какие ваши годы. Значит, из того, что ваше награждение было подготовлено заранее, следует, что фраза Евгения Афанасьевича о том, что вас собирались награждать посмертно, не соответствует действительности. Вам соврали, а вы проглотили это вранье, даже не задумавшись. Вот поразите старика, сами придумайте, зачем это вас награждали да еще с такой помпой. Ну, не разочаровывайте генерала от геронтологии.

Севка снова собрался послать уважаемого генерала в задницу. Потом решил, что раз уж так вышло, раз уж все равно не получается встать и оторвать дедушке башку, то можно воспользоваться моментом и подумать.

Тем более что дедуля не врет. Похоже, что не врет. И зачем-то ему нужно, чтобы Севка сам допер до глубинного смысла происходящего.

Итак, Севке было сказано, что его помиловали в последний момент, что именно убийство массажиста с немецким именем заставило комиссара пересмотреть свое решение. То есть генерал со звездами в петлицах ждал на сцене, корреспондент топтался возле подмостков, сгорая от нетерпения увековечить героя и разместить его фото…