Александр Золотько - 1941. Время кровавых псов

— Брось железяку! — приказал милиционер.

Голос его стал твердым и угрожающим.

— Ага, — развязно кивнул мужик. — Сейчас! Ты-то чего лезешь? Беги, пока не поздно, из города… Не слышал разве? Завтра немцы уже тут будут. Меня они не тронут, а тебя — к стенке. Или повесят… А меня не тронут… У меня, может, уже заслуги есть… Вон, жидовку приложил… А немцы — они ужас как евреев не любят… А я… Я их всех в округе знаю, евреев… Я еще по квартирам пройдусь, посмотрю, как они на нас, русских людях, нажились…

— Напился, совсем ум потерял! — всплеснула руками старушка. — Что же ты такое несешь?

— Я несу? А гирьку вот несу! — выкрикнул мужик. — Хочешь, тебе отдам, дура старая?

Мужик замахнулся гирей, старуха в ужасе отшатнулась, закрывая голову руками, мужик засмеялся, довольный.

— Брось железку! — снова потребовал милиционер, положив руку на кобуру.

— А, пожалуйста! Лови! — Мужик метнул гирьку в лицо постового, но попал в левое плечо.

— Ах ты ж… — Милиционер бросился вперед и ударил.

Мужик упал.

— Я же тебя! — Милиционер с ходу врезал ногой в живот лежащему, тот согнулся и заскулил. — Я тебе…

— Где тут телефон? — спросил Костя, оглянулся на дом, в окна которого выглядывали люди, привлеченные шумом и криками. — Позвоните кто-нибудь в милицию!

— Ага, я вызову, — крикнул в открытую форточку старик с первого этажа.

— И «Скорую»! — добавил Костя.

Старик кивнул и исчез.

— Урод, — сказал милиционер, ударив лежащего мужика еще раз, в лицо. — Я же его знаю… Нормальный же был человек… Слесарь в артели какой-то…

— Времена ненормальные, — сказала бабка. — Время Зверя, вот люди в зверей и превращаются…

Милиционер оглянулся на Севку и Костю. Вздохнул.

— А ведь он правду сказал… Я останусь — меня повесят. Или такие вот добровольцы прикончат. Они свое у кого угодно выслужат, а меня… Только меня не эвакуируют. И мою семью… Бросить все… Разве не ясно — умирает город. Нет работы — люди в панику ударятся. А если начальство бежит, значит, знает что-то. Не собирается никто город оборонять… — Милиционер говорил даже не со злостью — отчаяние было в его голосе. — Ладно я, но ведь и семьи милиции будут вешать. Нет?

Милиционер говорил тихо, оглядываясь раз за разом на очередь, чтобы не услышали бабы, чтобы не подхватили и не подняли гвалт.

— И это — только начало, — сказал милиционер. — Точно вам говорю, начнут скоро магазины громить. И квартиры. Я помню, как это в семнадцатом было. И в восемнадцатом, и при эсеровском мятеже. Не мятежники народ за булку резали, свои же, соседи. Такая возможность появилась, как не воспользоваться. Только тогда нам приказали стрелять сразу, пойманных на месте преступления — расстреливать с революционной непримиримостью. И я, семнадцатилетний пацан, вместе с батей и ребятами порядок на улицах навели. Быстро навели. А сейчас — нет такой инструкции. За порядком приказали следить, и все… А сами, может, разбежались уже… Ленин тогда, при мятеже, в городе остался. А сейчас…

Милиционер еще больше понизил голос, перешел на шепот.

— Говорят, в мавзолее нет уже тела, увезли, говорят… Не слышали?

— Нет, — ответил Костя.

— Город не сдадут, — сказал Севка. — Не сдадут. Я клянусь…

— Хорошо бы… — Милиционер оглянулся на мужика — тот полз прочь, постанывая и бормоча, что не дают рабочему человеку за свои собственные деньги…

— Лежать, — скомандовал постовой и пнул мужика. — Лежать, а то пристрелю…

— Нам дождаться машину? — спросил Костя. — Нужно дать показания?

— Вон, — милиционер мотнул головой в сторону очереди, — полно свидетелей…

— А не разбегутся? — усомнился Севка, вспомнив, что в его время народ не слишком жаждал давать показания.

— Куда они из очереди денутся, — невесело улыбнулся милиционер. — Бомбежка начнется — с места не сдвинутся. Они ж знают… — Милиционер посмотрел на Севку и покачал головой. — Они думают, что если сейчас не запастись продуктами, то совсем плохо будет… И к тому же это же толпа. Не было бы меня, они вместе с убийцей уже дверь бы магазина ломали… А так — будут показания давать, с радостью. Толпа, одно слово…

Постовой еще раз пнул убийцу, тот захрипел, согнувшись вдвое.

— Вот такие дела, — сказал Костя. — Пошли, дальше прогуляемся?

Они прошли три квартала, когда навстречу им проехала полуторка с несколькими милиционерами в кузове.

— Оперативная машина, — посмотрев полуторке вдогонку, сказал Севка.

Сделав круг, они вернулись к дому Евграфа Павловича. Костя оглянулся по сторонам, заложил четыре пальца в рот и оглушительно свистнул. Открылось окно, и из него выглянул Никита.

— Как там у вас дела? — спросил Костя.

— Если не устали — еще погуляйте, — сказал Никита.

— Лады. — Костя оглянулся на стоявшего в стороне Севку. — Ты как? В туалет, там, воды попить — не нужно?

— Обойдусь, — сказал Севка.

— Тогда — шагом марш.

Они снова пошли, не торопясь, по улицам, и Севка все никак не мог понять, что творится. Все, происходившее сейчас в Москве, совершенно не было похоже на то, что он видел в кино, что представлял себе по фильмам и книгам. Да, были плакаты на стенах. Были крест-накрест заклеенные полосками бумаги окна. Были сводки Совинформбюро, вывешенные на специальных деревянных щитах. Гитлер, с челкой и костлявыми пальцами, и Геббельс, скрюченный головастик, что-то злоумышляли на карикатурах и неизменно получали по голове от громадного красноармейца, протыкавшего их штыком в одиночку или при поддержке рабочего-крестьянина, — все эти детали были, но не было самого главного. Не было того, что ему раньше казалось главной приметой социализма и тем более сталинского режима — порядка, дисциплины, единого порыва, в конце концов. Язык не поворачивался сказать, что эти люди, торопливо снующие по улице, прижимаясь к стенам, нервно переговаривающиеся в очередях, тихо, воровато оглядываясь вокруг, грузящие вещи и мебель в машины или с ненавистью глядящие на тех, кто грузит, — что все они готовы в едином строю, плечом к плечу отстаивать свой город, защищать государство рабочих и крестьян. И, значит, снова прав был Орлов, когда говорил, что победит тот, кто заставит…

Но пока не видно, что кто-то собирается заставлять. Если остальные милиционеры пребывают в таком же состоянии, как и постовой возле магазина, то может произойти все, что угодно…

— Слышь, — тихо сказал Костя и тронул Севку за локоть.

— Что?

— А сдается мне, что во-он те граждане как-то странно себя ведут.

Возле небольшого магазина стояла полуторка с работающим двигателем. Водитель сидел в кабине и курил, возле машины лежали уже штуки четыре окурка. В каком-то штатовском фильме это оказалось признаком того, что водитель участвует в ограблении банка. Во-первых, долго стоит, во-вторых, нервничает.