В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III

На придворных приемах всегда играла музыка. На сей раз пригласили итальянских музыкантов. Но Екатерина Павловна заявила, что звуки музыки причиняют ей душевную боль. Музыкантов отослали, и никто не знал чем заняться. Королева и регент были недовольны, вечер не удался, и лишь великая княгиня вполне наслаждалась этим замешательством».

Графине Ливен подобные вечера были давно привычны, потому очередной скучный прием, в честь русской гостьи казался ей вполне нормальным. Совсем не то чувствовала в этой унылой обстановке жизнерадостная от природы, хотя еще и не оправившаяся от потери мужа Екатерина Павловна.

— Мария, я решительно отказываюсь искать какие-либо пути сближения с принцем-регентом, — объявила она как-то вечером, готовясь ко сну. — В жизни не видела более неприятного человека! А этот его, с позволения сказать, двор! Да у нас крепостные слуги лучше воспитаны, чем некоторые королевские родственники.

— Это не совсем осмотрительно, ваше высочество, — отозвалась Мария, ничуть не боясь вызвать недовольство Екатерины Павловны. — Вашему августейшему брату нужен союз с Англией, и вы, с вашим умом и тактом, могли бы…

— Для этого есть послы и дипломаты, — отмахнулась великая княгиня. — А я не намерена терпеть выходки этого неотесанного мужлана и его родни. Хотя… принцесса Шарлотта, его дочь, кажется, очень мила. Когда нас представили друг другу, я была приятно поражена ее манерами и приветливостью.

Мария подавила усмешку. Всем было известно, что юная принцесса не ладила с отцом-регентом, к тому же у молоденькой девушки не было ни сестер, ни подруг, поэтому внимание к ней блистательной и уверенной в себе красавицы княгини расположило ее к Екатерине Павловне. Кстати, принцесса благоволила и к графине Ливен, общение с которой, судя по всему, заменяли ей общение с матерью, восполняло недостаток так необходимого в ее возрасте достойного женского окружения.

— Думаю, мне следует нанести визит ее матери, принцессе Уэльской, — сказала Екатерина Павловна, уже лежа в постели. — Бедняжке запрещен въезд в Лондон и общение с родной дочерью. Вот уж не думала, что англичане способны вести себя подобно восточным деспотам!

Это намерение повергло в ужас русского посла, которому пребывание властной великой княгини в Лондоне и без того чрезвычайно осложняло жизнь. Графиня Ливен вспоминала:

«Это значило идти на полный разрыв с регентом, и мой муж делал невероятные усилия, чтобы отклонить великую княгиню от этого. Видя, что это ему это не удается, он решил наконец заявить ей, что в качестве посла государя он не может допустить, чтобы Ее высочество становилась в явно враждебное отношение к регенту, и что если она будет упорствовать в своем намерении видеть принцессу Уэльскую, то он будет вынужден оставить свой пост и уведомить об этом государя императора. Видя его решимость, она уступила, но никогда не могла простить этого моему мужу и, в свою очередь, объявила ему, что освобождает его от визитов к ней».

Это был явный разрыв, так как по долгу службы и по этикету посол обязан был каждый день навещать Екатерину Павловну, присутствовать на ее приемах и сопровождать ее в поездках по стране и ко двору.

Возник конфликт между ними как людьми, но в глазах общества политес соблюдался. Еще с самого своего прибытия в Лондон Екатерина Павловна в определенные дни приезжала в посольство, чтобы на приемах посла встречаться с наиболее выдающимися представителями лондонского общества.

Для посла организовывать эти приемы стало вскоре очень непросто. Великая княгиня требовала показывать ей списки приглашенных и отдавала предпочтение представителям оппозиционной партии вигов. Она настаивала на исключении из числа гостей лиц, принадлежащих двору, и лишь изредка соглашалась на присутствие за столом членов правящего кабинета. Если же случалась встреча с министрами правящего кабинета, то с ними великая княгиня бывала подчеркнуто холодна, при этом оказывая явное внимание членам оппозиции.

Что касается жены посла, то на нее не распространялось неудовольствие великой княгини, и графиня каждое утро бывала в особняке на Пикадилли. Она была как бы связующим звеном между мужем и Екатериной Павловной. Искусная в общении, графиня дипломатично отстаивала свое право на выбор приглашаемых на ее обеды.

Пребывание Екатерины Павловны в Лондоне ознаменовать еще одним заметным событием. Сразу после приезда она стала давать аудиенции в отведенном ей особняке. В определенные дни и часы она принимала гостей. Каждый из английских принцев — братьев регента был принят ею на отдельной аудиенции. И это вскоре принесло такие плоды, каких никто вообще не ожидал.

Красивая, умная, приветливая великая княгиня внесла в их не слишком веселую жизнь определенное оживление. Принц Август Суссекский, вовсе не бывавший при дворе брата-регента, вдруг зачастил в Лондон, испросив у Екатерины Павловны разрешения посещать ее чаще. После нескольких визитов, на которых он, возможно, впервые увидел и ощутил на себе искусство светского общения самого высокого уровня, принц написал ей «неловкое» письмо, в котором объяснялся в любви и — просилееруки!..

В подобной же ситуации оказался и принц Уильям Кларенский, тот самый, чья неуклюжая любезность раздражала Екатерину Павловну во время плавания на фрегате «Язон». Очевидно, уже тогда он попал под обаяние своей гостьи и решил использовать свой шанс после неудачи брата. Он сделал ей предложение в устной форме и, как иронизировали современники, «в манере настоящего моряка». Его вовсе не смущало, что всем было известно о его многолетней связи с актрисой Дорой Иордан, которая родила ему десять детей.

Именно в этот день Екатерина Павловна получила известие о том, что Париж был взят союзными войсками, а наполеоновская империя пала. Поэтому великая княгиня впервые после долгих месяцев траура сняла с себя печальные одежды. Не исключено, что и это подхлестнуло искателя ее руки: в синем, затканном серебром платье и элегантном тюрбане в тон туалету, Екатерина Павловна была необыкновенно хороша.

Екатерина Павловна растерялась, что случалось с ней крайне редко. Ее руки просил не немецкий принц — наследник какого-нибудь крохотного государства, а принц королевской крови, третий сын английского короля. Ах, если бы он был старшим сыном, законным наследником престола!

Великая княгиня стерпела бы и существование «гражданской жены», и отнюдь не королевские манеры, и обветренную красную физиономию. Но стать «просто герцогиней Кларенской», одной из многочисленных английских герцогинь, да еще при дворе, больше напоминавшем дом какого-нибудь сельского помещика…