Вильгельм Зон - Окончательная реальность

– Поздравляю с возвращением, господин премьер. Как вы себя чувствуете после всей этой нервотрепки?

– Не очень… Как ситуация у вас в Загребе?

– Я определяю ее одним словом: ликование. Люди наконец получили гарантию мира.

– А меня здесь пугают наши скептики. Пугают недовольством.

– Нет политиков, поступки которых устраивают всех, – подумав, ответил Мачек. – Я прочту вам заголовки газет, которые у нас вый дут завтра. «Победа мира на Балканах». Или вот: «Сербы, хорваты и словены от всего сердца благодарят премьера Цветковича за его мужественное решение. Мощь великой Германии надежно гарантирует нашу свободу и независимость – отныне и навсегда!»

– Спасибо, – глухо сказал Цветкович, почувствовав, как запершило в горле, – спасибо вам, друг мой. Я жду вас в Белграде: князь-регент придает огромное значение тому, в какой обстановке пройдет ратификация. Если бы вы, как вождь хорватов, выступили в Скупщине…

– Я выступлю первым, господин премьер. Я не отношу себя к числу скептиков. От всего сердца еще раз поздравляю вас.

– До свидания, мой друг.

– До встречи.

Цветкович медленно опустил трубку и вопросительно посмотрел на министра внутренних дел. Тот упрямо повторил:

– Загреб – это Загреб, господин премьер, но мы живем в Белграде.

В два часа ночи, всего через день после присоединения Югославии к странам оси, войска главкома ВВС генерала Душана Симовича захватили дворец князя-регента Павла, радиостанцию, телеграф, канцелярию премьера Цветковича и привели на трон молодого короля Петра Второго.

Ранним утром Кейтель вызвал к себе руководителя Абвера Канариса.

– Поздравляю, адмирал. Ваши люди в Белграде сработали великолепно. Переворот состоялся, и для всего мира он – плод усилий британских спецслужб. Представляю себе рожу Черчилля! – Кейтель расхохотался. – Теперь у нас развязаны руки. Мы можем в любой момент ударить по Югославии, а можем этого и не делать. Игра в кошки-мышки подходит к концу, но теперь никакие силы не заставят Сталина поверить в то, что дни его сочтены.

Днем Кейтель пришел к Розенбергу. В углу, уставший после ночных опытов с маятником, сидел Гиммлер. Розенберг поднялся, подошел к большой карте и сказал:

– Итак, мы готовы к решающему сражению, господа евразийцы. Поздравляю с победой. Понимаю, как было трудно сохранить секретность в Югославии, – тем выше успех, точно организованный вами.

– Не нами, а Канарисом, – ворчливо сказал Гиммлер.

Лидер переворота Симович медленно обвел взглядом лица сподвижников:

– Господа… Друзья мои, – глухо сказал Симович. Он хотел откашляться, потому что голос сел во время ночных бесконечных разговоров по телефону с командирами воинских частей, которые занимали узловые коммуникации. Но ему показалось, что кашель будет дисгармонировать с торжественной тишиной, которая стояла в прокуренном зале. – Господа, – повторил он и напряг горло, чтобы голос звучал ниже и значительней, – князь-регент отстранен от власти… Здесь, в этом здании… Два часа назад… Правительство Цветковича низложено… Со всех концов страны приходят вести о том, что армия берет власть в руки, не встречая сопротивления. Его величество король Петр Второй поручил мне сформировать кабинет.

Немецкий посол фон Хеерен принял министра иностранных дел нового кабинета Югославии в десять часов утра, через три часа после того, как этот кабинет был сформирован. С утра посол получил пакет указаний от Риббентропа. Там говорилось о необходимости провоцировать югославов любыми способами. Фон Хеерен любил это дело.

Нарушив все нормы, выработанные дипломатической практикой, посол отказался явиться на прием к министру, а попросил того приехать к себе.

«Ну что же, – решил министр. – Делать нечего, поеду».

Фон Хеерен встретил его в большом зале, где не было стульев.

– Переворот, совершившийся по воле народа и во имя народа, явился следствием той порочной внутренней политики, которую проводило руководство Цветковича, – как будто оправдывался министр. – Однако что касается внешнеполитических дел, наше правительство намерено неукоснительно соблюдать все принятые прошлым режимом обязательства. Я хочу, чтобы вы, господин посол, сообщили германскому правительству, что Цветкович довел Югославию до такого предела, когда в любую минуту мог произойти неуправляемый взрыв, инспирируемый экстремистскими элементами. Новый кабинет, возглавляемый генералом Симовичем, представляет интересы как раз тех сил в стране, которые понимают всю меру ответственности, возложенную на себя нашей страной не только на Балканах, но и в Европе.

– Меня и мое правительство интересует конкретный вопрос, – фон Хеерен лениво растягивал слова. – Каково отношение нового режима к Тройственному пакту?

– Мы не собираемся расторгать пакт, господин посол, однако настаиваем на том, чтобы нас ознакомили с теми тайными статьями, которые были подписаны в Вене Цветковичем.

– Настаиваете? – Фон Хеерен улыбнулся, глядя в окно. – Хорошо, – продолжил он, – я сообщу моему правительству о вашей настойчивости. – И, поклонившись, он вытянул левую руку, показывая министру на дверь, дав понять этим, что время его истекло.

Выслушав министра иностранных дел, премьер Симович насторожился.

«Неужели ловушка, – подумал он, – неужели все, что мы сделали, это лишь повод для Гитлера начать военные действия? Неужели именно этого он и ждал?»

Симович испугался своих мыслей. Он вдруг вспомнил все странности подготовки к перевороту, вспомнил, как удача сама плыла в руки, вспомнил отсутствие предсказуемой реакции хорвата Мачека, вспомнил свои слова: «Выполняйте приказы, которые вам передают от моего имени».

Быстро собравшись, он поехал к американскому послу Лэйну. Тот встретил его широкой улыбкой, долго тряс руку, повторяя:

– Мы восхищены вашим мужеством, генерал, мы восхищены… Это первая пощечина в Европе, которую так звонко на весь мир отвесили мистеру Гитлеру! Мы восхищены! Думаю, что сегодня вечером я смогу проинформировать ваш МИД о той реакции, которая разразится в Берлине. Представляю, как озвереет Гитлер!

– И повернет против нас свои танки…

– Не думаю… Я имел несколько бесед с военными специалистами. Все они в один голос говорят, что Гитлер должен много дней думать, прежде чем решиться на вторжение. Во Франции были дороги, по которым могли идти танки. Во Франции не было гор. А войска фельдмаршала Листа, сосредоточенные в Болгарии, могут сейчас рассчитывать лишь на одну дорогу. На одну очень плохую брусчатую дорогу в очень высоких горах. Значит, возможности для танкового маневра у Гитлера отсутствуют… В Словении – то же самое. Немцы привыкли к равнинам. С нашей точки зрения, Гитлер не пойдет на войну… Преимущество на вашей стороне, генерал.