Вильгельм Зон - Окончательная реальность

Макс удивленно приподнял брови. Кровь в висках пульсировала так сильно, что он испугался, не заметно ли это со стороны.

Шелленберг продолжал:

– Да, да, Макс, оккупация Югославии является самоценной задачей, без этого наш фюрер не приступит к главному.

Макс сглотнул.

– Вы имеете в виду Россию?

«Вот я его и накрыл, – подумал Шелленберг, – теперь, если его спросят, зачем надо было провоцировать погромы в Белграде, он ответит: „Чтобы приблизить победу над Россией“. Дело в шляпе. При любом раскладе я буду в стане победителей, как, впрочем, и этот дурашка».

Шелленберг широко улыбнулся Максу.

– Вам все ясно? – громко спросил он. – Мне все ясно, – ответил Макс.

– Мне ясно, бригаденфюрер.

– Ну и хорошо, – улыбнулся Шелленберг, – я знаю, что вы меня хорошо понимаете даже в интонации.

«Центр.

Завтра вылетаю в Загреб. Ситуация в Югославии становится ключевой для дальнейшего развития событий. Обеспечьте связь по обычному методу.

Максим».

Перед началом операции Гейдрих решил все же поговорить с Максом. Нельзя сказать, что Гейдрих не доверял Шелленбергу, но, будучи лично ответственным перед Риббентропом, он не хотел рисковать. Пригласив для беседы Макса, Гейдрих мучительно долго буравил красивое и сильное лицо штандартенфюрера своими маленькими раскосыми голубыми глазами, а потом неожиданно спросил:

– Скажите откровенно: самая первая, детская мечта о будущем рисовалась вам в образе офицера разведки или все-таки тянуло в дипломатию?

Зная, что РСХА – не то место, где надо развешивать слюни по веткам, а Гейдрих не тот человек, который просто так задает отвлеченные вопросы, Макс ответил так, как, ему казалось, следовало ответить этому холодному и властному человеку.

– Будущее рисовалось мне, группенфюрер, в солдатском служении идеям Адольфа Гитлера.

Гейдрих внимательно посмотрел на Макса:

– В дни вашего детства идей Адольфа Гитлера как таковых не существовало. В дни вашего детства Адольф Шикльгрубер учился рисованию в Вене и зарабатывал себе на хлеб, нанимаясь чернорабочим на строительство банковских зданий. Я ждал вашего конкретного ответа, потому что думал подсказать кое-какие детали операции, но поскольку, как выясняется, вас интересует служение чистой идее, я не вправе давать конкретные советы. Ограничусь просьбой: думайте о кадрах, о славянских кадрах. Думайте о том, чтобы циклопы убивали циклопов. Ищите людей, которые хоть как-то соответствуют по уровню интеллекта нам с вами, арийцам. Вот, собственно, и все. Я вас не шокировал? Ваш ученый слух не коробит моя манера выражать мысль, не заворачивая ее в цветную бумажку, как на рождественских распродажах?

– Меня восхищает ваше умение честно говорить о главном, – ответил Макс, испытывая в душе тяжелое, гнетущее беспокойство.

В этот же день Гесс вызвал в партийную канцелярию Риббентропа.

– Как продвигается ваша работа, Иоахим? – обратился Гесс к министру.

– Неплохо коллега, неплохо. Гейдрих, по-видимому, готов рыть землю.

– Отлично. Я прочту вам проект корреспонденций, которые будет публиковать Геббельс, а вы внесите коррективы, если мои сотрудники ошиблись в мелочах: «Из Граца сообщают, что сюда прибывают поезда с немецкими беженцами из Югославии. При отправлении поездов сербы кричали: „Уезжайте, германские свиньи!“

– «Немецкие колбасники», – сразу же поправил Риббентроп, – славяне называют нас «колбасниками».

Гесс сделал быструю пометку и продолжал читать:

– «Скажите вашему фюреру, что мы хотим войны и вашей крови! Теперь мы будем мучить швабов и изрежем их на куски!»

– «На маленькие кусочки», – вставил Риббентроп. – Славяне любят конкретность в метафорах.

– Хорошо, спасибо, – чуть раздраженно ответил Гесс. – «Мы будем мостить улицы вашими телами! Ваши трупы поплывут по нашим рекам! Вена станет сербским городом! Мы повесим тамошних швабов на фонарях, головой вниз!»

– Лучше – «за ноги», – снова поправил Гесса министр. – «Головой вниз» имеет несколько юмористическое звучание.

– Так это же они пишут, а не мы, – натянуто улыбнулся Гесс. – Пусть это и выглядит смехотворно! Итак, сначала мы печатаем в газетах материалы о зверстве сербов по отношению к немецкому меньшинству, потом дурачок Геббельс начинает истерику по радио, еще пару непредвиденных событий – и фюреру ничего не останется, как двинуть танки Листа в атаку. Кейтель будет стоять, проглотив язык, а Розенберг поедет послом в Москву, слушать русские народные песни. Вот речь фюрера, которая подведет черту под всем этим так называемым югославским вопросом. – Гесс открыл папку и начал читать:

«С тех пор как английский империализм стал завоевывать мир, он стремится толкать Европу во всё новые и новые войны. Именно Англия принудила старую Германию к прошлой битве. Но сейчас времена изменились. Да, времена изменились, но Англия осталась прежней. Она нашла подкупленных наймитов в Польше, которые – без всякого на то повода – начали против нас войну. Удар Польши был отражен. Тогда Англия предприняла попытку ударить по Рейху из Норвегии, расчленив наш северный фланг. И этот вероломный удар был сокрушен нашей мощью. Это поражение вынудило Черчилля напасть на Рейх через Голландию, Бельгию и Францию. Мы сбросили англичан в море. Отвергая наши неоднократные мирные предложения, Черчилль направил силы империи против Италии, и прежде всего против Северо-Африканского побережья. Не удалось! Теперь выбор Англии пал на Грецию и Югославию. Я сознательно закрывал глаза на наши прошлые отношения с Сербией. Я и весь германский народ были счастливы, когда Югославия присоединилась к Тройственному пакту. Но оплаченная англичанами клика свергла правительство Цветковича. Избиениям подвергаются наши братья по крови! Разграблены и сожжены немецкие магазины, фирмы и конторы. Разнузданную клику сербов оплачивает английская тайная разведка. Германский народ тем не менее не видит никакого повода для борьбы против хорватов. Мы вступаем в войну против сербов с ясным сознанием того, что Германия предприняла все, чтобы избежать конфликта. Мы будем просить провидение лишь об одном: охранить, как и прежде, и благословить путь наших солдат!»

Гесс на мгновение закрыл глаза, спрятал проект речи Гитлера в сафьяновую папку и спросил:

– У вас есть замечания?

Макс пригласил членов своей группы Дица и Зонненброка в роскошный ресторан «Эдем» на Курфюрстендам. Ему надо было расслабиться. Последние дни он пребывал в тяжелейшей депрессии. Получив информацию от Шелленберга о том, что за Югославией последует Россия, Макс не знал, как быть. Ответственность, свалившаяся на него, была огромна, будто свинцовое небо далекой родины. По укоренившейся многолетней привычке Макс беседовал с самим собой. Он думал: «Ситуация, сложившаяся в мире весной 41-го, – херовая ситуация. Всякое действие, направленное против Германии, невозможно, ибо будет свидетельствовать о том, что „нервы не выдержали“. Гитлер рано или поздно нападет, тем не менее, всякое „поздно“, всякая, даже самая минимальная, оттяжка на руку Советскому Союзу».