Вильгельм Зон - Окончательная реальность

Это была аксиома. Успех в будущей войне зависел от цифр, которые печатали статистические ведомства в Москве и Берлине. Выплавка стали и чугуна, добыча нефти и угля, – эти сухие цифры и определят будущего победителя, а они, цифры, пока были в пользу Германии, а не Союза. Но это пока! Макс понимал, что резервы его страны неизмеримо больше резервов Рейха, и исход будущей битвы в конечном итоге определит время – тот срок, который отпущен до начала неизбежной войны.

«Чем позже они войдут в Югославию, тем больше времени будет у наших», – как в горячечном бреду твердил он про себя. И это была ошибка. Потрясенный свалившейся на него ответственностью, Макс временно забыл о том, что чекист должен иметь холодную голову. Но, забыв завет Дзержинского, он утратил и способность анализировать. Это была не просто ошибка, это была роковая ошибка – начало конца для страны, на которую Макс работал, начало конца Союза Советских Социалистических Республик.

Войдя в ампирный, с купидончиками, зал ресторана «Эдем», Макс сел за стол и заказал выпить. Дица и Зонненброка еще не было, и никто кроме официанта не обратил внимания на то, что залетный штандартенфюрер выпил не двойной «якоби», как принято в Германии – стране устойчивых традиций, – а хлопнул подряд три рюмочки сладковатого коньяка. Американские журналисты учили Макса веселой медицинской истине «релэкса и рефлекса» – расслабления и отдыха: двадцать дней в горах, одному, без единого слова, – тишина и одиночество. Он, увы, не мог себе позволить такого. Но он мог выпить коньяку, закрыть глаза и посидеть возле окна, среди пьяного рева, грустной мелодии аккордеона и скрипки, и почувствовать, как тепло разливается по телу и как кончики пальцев снова становятся живыми из онемевших, чужих и холодных.

– Я очень рад, друзья, что нам предстоит работать вместе, – Макс успел прийти в себя и встретил коллег бодрым и веселым возгласом. – Думаю, вы окажете мне всестороннюю помощь в том деле, которое предстоит выполнить. Пожалуй, стоит еще раз обговорить в общих чертах план нашей работы. Вы провели в Чехии три месяца, Зонненброк?

– Да.

– В Праге?

– Да.

– Вы владеете чешским и русским?

– Русским больше, чем чешским.

– А славянские былины знаете?

– Руссише зкаски знайт ошень маль, больше знайт анекдотен…

– В послужном листе вы указали на свое абсолютное знание русского языка…

– Да.

– Рискованно. Вы очень дурно говорите по-русски. Очень. Где вы учились?

– Я жиль в России пьять месисев…

– Говорите по-немецки, пожалуйста.

– Пять месяцев я работал в представительстве «Люфтганзы» в Москве, штандартенфюрер.

– Вам понравились русские?

– Мне нравится свинья, лишь когда из нее сделан айсбан.

Макс поморщился.

– Знаете что, – сказал он, – врага нельзя победить, если изначально не испытывать к нему почтения, таинственного непонимания и любви. Да, да, я говорю именно то, что хочу сказать, – любви. Презрение – далеко не тот импульс, который родит ощущение собственной мощи… Презрительно можно смахнуть таракана со стола… Вам придется работать соло, господа. Я буду курсировать между Загребом и Белградом, Дицу предстоит заниматься армией, а Зонненброк, видимо, сосредоточит внимание на русской эмиграции.

– Зачем они нам? – поморщился Зонненброк. – Мы же едем не в связи с кампанией против Москвы…

– Вы так думаете? – улыбнулся Макс.

Они вылетели около полуночи. Когда летчик сказал, что самолет через десять минут прибывает в Загреб, Макс внимательно оглядел спутников:

– Итак, друзья, давайте прощаться… Со мной контакт вам поддерживать нет смысла. Я займусь своими делами, а вы своими. На аэродроме нас встретит оберштурмбанфюрер Фохт. Пожалуйста, только через него выходите на связь со мной, только через него. Связь с Центром – также через Фохта.

– Знакомьтесь, друзья, это Фохт.

– Очень приятно. Диц.

– Фохт.

– Очень рад. Зонненброк.

– Прошу в мою машину, господа. Вторая – за вами, штандартенфюрер. И это вам, – Фохт передал Максу конверт.

– Что такое?

– Шифровка.

– Уже? – усмехнулся Макс. – Когда пришла?

– Только что.

Макс сунул шифровку в карман. В машине прочитал послание дважды, а потом сжег и пепел выбросил в окно. Тяжело откинувшись на кожаный подголовник, Макс размышлял о том, что каждому отпущена своя мера трудностей в этой жизни. Преодоление трудностей во многом и формирует характер. Чем тяжелее груз ответственности, тем больше, естественно, приходится преодолевать тому или иному человеку. Но особенно тяжело жить разведчику, внедренному в стан врага. Как совместить служение добру с работой в штаб-квартире зла? Как, действуя бок о бок с палачами, самому не стать палачом? Соучастие в злодействе – даже во имя конечного торжества добра – невозможно, аморально и противозаконно.

– Куда вы меня везете? – спросил Макс шофера.

– Вам забронированы апартаменты в «Эспланаде».

– Потом. Сначала поезжайте к Фридриху Корфу.

Корф являлся лидером «культурбунда» югославских немцев. В Белграде и Загребе его знали как преуспевающего инженера, в Берлине – как штурмбанфюрера СС, личного представителя доктора Боле, шефа заграничных организаций НСДАП. В шифровке, полученной от Шелленберга, предписывалось немедленно войти в контакт с людьми Корфа и сегодняшней ночью, в крайнем случае – завтрашней, организовать эксцесс: нападение толпы фанатичных сербов на здания, принадлежащие немцам.

Корф вышел к Максу в халате, потный. Видимо, спал он под периной, несмотря на теплую не по-апрельски ночь. Узнав штандартенфюрера, Корф обрадовался, ринулся было поднимать кухарку, но Макс поблагодарил его, включил – от греха – радио и сказал:

– Если у вас есть кодированная связь с Белградом, свяжитесь с тамошними активистами. У них должны быть под рукой верные люди, пусть немедленно отправят их в дело. Необходимо прихватить с собой керосин или динамит: объекты – дома немцев. Будут жертвы – родина простит. Хорошо бы организовать нападение на наше посольство – пусть лупят дипломатов, но не попадаются в руки полиции. Это директива Центра. Можете начать действовать сразу? Сейчас же?

– Попробуем. У нас для подобных целей подобраны люди – в основном полукровки с сербскими фамилиями – на случай провала и ареста. Светает чертовски быстро – весна, будь она проклята. – Корф рассмеялся. – Господи, неужели скоро придут наши? Сколько лет этому отдано, сколько лет! Хорошо, господин штандартенфюрер, сейчас же свяжусь с Белградом.

Через два часа в Белграде пылали три магазина, принадлежащие немцам. Злоумышленники скрылись. Приехали немецкие журналисты, отсняли пылающие дома, перепуганных полуодетых жильцов и бросились на телеграф – передавать срочные сообщения в Берлин.