Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

Аналогичный подход мы можем наблюдать в ряде других отраслей, связанных с военными либо промышленными инновациями. Секретность (тем более бессмысленная, что записки не предназначались для немедленной публикации) всецело зависит от субъективного мнения Читтанова о важности утаиваемых технологий и опасности перехвата их возможными конкурентами. Представления эти во многих случаях оказались ошибочными. В то же время, сохранить в секрете действительно значимые нововведения русской армии не удалось: перешедший на прусскую службу генерал Джеймс Кейт убедил Фридриха Великого заимствовать некоторые из них. В артиллерии — мобильные батареи, способные маневрировать в ходе сражения; в пехоте — отряды метких стрелков с нарезными штуцерами; для охраны здоровья солдат — комплекс мер, разработанный Читтановым после Прутского похода. Доведенные с немецкой аккуратностью до совершенства, эти прогрессивные изменения позволили небольшому королевству держаться целых восемь лет против соединенных сил всей континентальной Европы.

Не в меньшей степени «фигуры умолчания» затемняют историю совершенствования паровых машин. Уже, вроде, высказался Александр Иванович о безусловном преимуществе английской инженерно-конструкторской школы… Так нет, продолжил тратить немалые средства на параллельные изыскания в России! При этом, совсем не спешил делиться результатами со всем просвещенным человечеством. Вопреки мнению восторженных апологетов нашего автора, считающих, что он существенно ускорил научное и промышленное развитие мира, здесь можно говорить о политике узкой и своекорыстной.

И совсем уже густой мрак царит в сфере силовой и агентурной поддержки коммерческих операций. Известно, какими методами сколачивалась читтановская торгово-промышленная империя. Торговый агент в Льеже Гийом ван Хорн, поставивший под сомнение имущественные права прежнего хозяина после бегства его в Англию, сгорел в своем доме с женою и маленькими детьми. Ушедший из Компании капитан Альфонсо Морелли не прожил и года в отставке: тоже погиб насильственной смертью, вместе с семьей. Случайность? Не думаю! Найдутся и другие похожие случаи. Хотя прямых доказательств причастности к ним графа и его частной секретной службы вроде бы нет, подозрения продолжают иметь место. Некоторые историки идут дальше. Скажем, член-корреспондент Британской Гуманитарной академии Х. Й. Носенко выдвинул гипотезу, что смерть двух российских императриц: Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, — тоже не была естественной. Глубокоуважаемый Христиан Йозефович утверждает, что в семейном архиве Виндзоров есть документы, подтверждающие эту версию, которые, однако, не могут быть сделаны достоянием гласности. По мнению авторитетного исследователя, вклад русского венецианца в становление южноитальянской мафии и неаполитанской каморры на порядок больше, нежели в научно-технический прогресс.

При всей спорности подобных (возможно, слишком смелых) предположений, за ними кроется одна безусловная истина. Апологеты Читтанова, изображающие его возвышенным интеллектуалом и гуманистом, упускают из виду другую, темную сторону этой многообразной личности. Кстати, мемуарист ничуть не стесняется открыто рассуждать о своих преступных желаниях относительно царствующих особ, как можно видеть из его записок. А в одном из писем Вольтеру говорит: «Скоро в наших бренных останках будут копошиться могильные черви, а в наших бумагах — ученые педанты, за всю свою жалкую жизнь не убившие ни единого врага». Как будто незапятнанность рук чужою кровью представляет в его глазах тяжкий порок!

Вообще, последние годы Читтанова оставляют двойственное впечатление. С одной стороны, после возвращения из Лиссабона полуопальный фельдмаршал жил тихой жизнью в крымском имении, деля время между созданной там воздухолетною школой и сочинением представленных выше мемуаров. С другой — поддерживал тайные, тщательно скрываемые контакты с представителями различных придворных партий и иных политических сил. Кое-что вышло на свет после падения Бестужева и возвращения графа в Санкт-Петербург; многое другое и поныне остается в тумане.

В частности, непонятна степень его вовлеченности в планы и действия «молодого двора», занимавшего про-прусские позиции. Старик не симпатизировал Фридриху; но и войну с ним считал бессмысленной, совершенно не нужной России. Ход боевых действий не заставил его изменить мнение. Когда императрица, через Шуваловых, пожелала узнать, не согласится ли прославленный военачальник возглавить действующую армию, — она встретила вежливый, но твердый отказ. В одном из писем камергера Чернышева описан спор о возможных выгодах для империи, могущих быть следствием победы над Пруссией. Канцлер Воронцов доказывал, что отсутствие формальной договоренности с союзными державами не помешает обменять завоеванный Кенигсберг с областью на Курляндию. Польша, дескать, вынуждена будут это принять. Читтанов непочтительно рассмеялся: «Не дождемся, Михайло Ларионыч! Прусские-то земли они возьмут; но вот компенсировать за них… Глядите, как бы Киев со Смоленском в придачу не попросили! А Вена с Парижем тоже на нас окрысятся, ибо всю свою выгоду от союза с Россией к тому времени уже обретут. Да и на что нам Курляндия?!» После нелицеприятного обмена мнениями, заседания Конференции при Высочайшем дворе вновь стали проходить без Читтанова.

Возможно, это и заставило его уже окончательно повернуться к чете наследников. Проблема только в том, что эта парочка уверенно приближалась к полному разрыву отношений между собой. Дружить одновременно с цесаревичем и с его хитроумной супругой становилось все менее возможно. По ряду признаков можно предположить, что в этой партии граф ставил на Великую княгиню.

Короткое правление Петра Третьего оказалось тягостным для него. Одно дело — ратовать за прекращение ненужного конфликта; другое — воочию наблюдать, как здравую, в основе, идею уродуют слабоумные глупцы. За сепаратный мир с Фридрихом возможно было взять очень дорого. Или еще дороже — за продолжение войны. Нет! Молодой император считал ниже своего достоинства стяжание политических выгод. Вернулись в столицу старые враги: злопамятный Бирон, ничего не забывший Миних… Прямого участия в екатерининском перевороте престарелый полководец не принимал, но закулисное — несомненно, было. Роль Читтанова в этих событиях до сих пор вызывает серьезные споры.

К несчастью будущих историков, победительница постаралась уничтожить всё, до последнего клочка бумаги, что могло бы свидетельствовать о ее прямых или косвенных контактах с графом. Что они были — более того, что со стороны претендентки имелись некие политические обязательства — доказывает рассказ Екатерины Романовны Дашковой о «дерзком» письме к новой императрице с упреками в нарушении договоренностей. Письмо полетело в камин, а Дашкова… Судя по всему, княгине удалось лишь подсмотреть кое-что в тексте, пока Ее Величество читала. Вспомнить этот эпизод старушка осмелилась спустя изрядное время после смерти августейшей покровительницы. Поскольку происходило все на другой день после публикации манифеста о подтверждении в полном объеме владельческих прав благородного сословия — именно это, скорее всего, и служило предметом упреков. Недипломатично, что говорить… Но Читтанову было все равно. Прикованный болезнью к постели, старый вольнодумец ждал смерти, ничего уже в этом мире не боясь. Посланные арестовать графа застали один только хладный труп, который по указу свыше тайно увезли и под покровом ночи схоронили без отпевания. Где находится могила, неизвестно.