Сергей Протасов - На восток [litres]

От него удалось узнать, что их флотилия базируется на порт Оминато, но о системе береговой обороны порта и пролива он ничего сказать не мог. Только видел, когда они выходили в море из Цугару, слева по борту у высокой горы стоял большой двухтрубный пароход, покрашенный под цвет берега за ним. Из-за этого он был почти не виден.

Во время двух учебных выходов по заливу Муцу Накасоне видел в Аомори около десятка небольших пароходов, чьи экипажи, по словам Яманаги, были укомплектованы мобилизованными гардемаринами старших классов военно-морской школы, которых он учил. Они постоянно приходили и уходили. Куда? Накасоне не знал.

Уже в конце допроса мичман сообщил, что вечером обязательно должен отправить телеграмму. Что бы с ним ни случилось, он обязан выходить в эфир с коротким кодовым сообщением, подтверждавшим, что все в порядке. Еще в первый день плавания Накасоне сильно укачало, и поэтому он чуть не пропустил время связи. Командир шхуны обещал отрубить ему голову, если такое повторится.

На бывшего портового счетовода, а потом телеграфиста это произвело очень сильное впечатление, и даже после того, как лейтенант Яманага погиб у него на глазах, а сам он попал в плен, Накасоне все еще опасался за свою голову. Впрочем, возможно, к этому времени он уже не совсем понимал, где он и что с ним.

Флагманский переводчик, бывший студент-востоковед из вольноопределяющихся, весь покрылся потом под гневными взглядами адмирала, пытаясь разобрать в невнятном бормотании пленного ответы на задаваемые ему вопросы. Японским языком юноша владел неплохо, но Накасоне все больше жаловался на свою не совсем удачную семейную жизнь, перебирая родню до седьмого колена, к тому же его дикция становилась все хуже. Все участники допроса склонялись к мнению, что второй стакан был лишним. Японец явно напился «до изумления»! Все же неделя в неспокойном море на небольшой парусной посудине с непривычки очень изматывает, особенно в почтенном возрасте.

Разобрать, как должна выглядеть сегодняшняя вечерняя телеграмма в невнятном бормотании засыпающего пленного, так и не смогли. Разбудить его не удавалось. Даже когда ему кричали в ухо по-японски приказ отправить депешу, он только мычал или хныкал, да начинал сучить правой рукой.

Присутствовавший при допросе флагманский минный офицер лейтенант Степанов обратил на это внимание и предложил вложить в руку ключ от передатчика. После чего на вопрос о вечерней телеграмме исполнительный телеграфист каждый раз отбивал одну и ту же комбинацию точек и тире.

Когда пришло время сеанса связи, из радиорубки сообщили, что где-то недалеко отработали три или четыре станции, передавшие очень короткие телеграммы, похожие на полученную от пленного. Тогда со станции трофейной шхуны, шедшей рядом с флагманом, передали свою депешу. Никакого ответа от береговых станций или от соседних судов не было. В напряжении вслушивались в эфир до темноты, но никаких признаков обеспокоенности противника не появилось.

Шхуну отправили в обоз, приказав взять ее на буксир одному из пароходов, продолжая движение на восток. Пародинамо на ней удалось починить, благо котел не пострадал. Из него просто стравили пар, опасаясь взрыва. Пробоину заделали, рангоут отремонтировали, так что отряд получил за счет противника полноценное парусное разведывательное судно. Это посчитали добрым знаком.

К ночи миноносцам приказали развести пары. Когда уже стемнело, Небогатов, несмотря на относительную близость вражеских берегов, все же снова созвал всех командиров на «Николая I». На коротком совещании окончательно доработали план атаки, доведя последние сведения, полученные от Накасоне, до всех командиров кораблей. После чего катера развезли участников совета по домам. Это оказалось не просто. В кромешной тьме определить направление на соседа в ордере с катера, болтавшегося на волнах, было сложно. Светомаскировка соблюдалась неукоснительно.

Двигались четко по графику, несмотря на задержки, вызванные дождем в начале плавания и небольшой заминкой с перехваченной шхуной потом. Ночью комендоры дежурили у заряженных орудий. Ветер крепчал, и качка усиливалась. Солдат в трюмах начинало укачивать. Но ждать оставалось не долго.

К началу четвертого часа утра 16 сентября примерно в десяти милях к северу открылась вершина возвышенности на острове Косима. А прямо по курсу, на востоке, четко проступила в свете показавшейся луны вершина горы Ивакияма. До нее оставалось не больше двадцати миль. Воздух был кристально чист, но из-за темноты вполне могли ошибиться с определением расстояний. Однако пеленги взять это ничуть не мешало. По этим двум надежным ориентирам уточнили свое место, приступив к боевому развертыванию.

Определившись с координатами, главные силы отряда увеличили ход, начав вытягиваться в голову колонны. Чтобы сократить время от начала атаки до достижения выхода из залива Мутсу и крепости Хакодате, большие боевые корабли вскоре довели свою скорость до максимально возможных четырнадцати узлов. Выдавать больше в течение длительного времени без риска аварий машины «Наварина» и «Николая I» были уже не способны.

Эсминцы Андржиевского на семнадцати узлах резво убежали вперед, чтобы произвести разведку боем, атаковав брандвахту и дозорные суда. Далее предполагалось действовать исходя из складывающейся обстановки, имея в виду максимально быстрое достижение района залива Хакодате для препятствования попыткам минирования, с последующим выходом к восточному устью пролива.

Компактное ночное построение быстро разделилось на три группы. Транспорты начали постепенно отставать и, когда над горами на японском берегу небо залило утренней зарей, находились уже в полутора милях позади броненосцев, держа на лагах предельные для них одиннадцать узлов. Возможности поднять шар пока не было из-за ветра, и в ближайшее время изменения погоды не ожидалось. Исходя из этого, «Днепр» оставили при пароходах с пехотой для их охраны. Малые миноносцы, несмотря на жестокую качку, уже сновали вокруг них.

Первой целью атаки являлась брандвахта у мыса Таппи, о месте стоянки которой стало известно из рассказа пленного. Вполне возможно, что ночью могли быть еще и другие суда у входа в пролив. Ни наша разведка, ни Накасоне о них ничего не знали. Это предстояло выяснить.

При приближении к берегу появилась дымка, шедшая над водой широкими полосами, зато качка уменьшилась. Окрепший южный ветер, вероятно, отражаемый далеко выдававшимся в море мысом Кодомари, чьи зазубренные возвышенности уже виднелись милях в десяти справа, здесь пока еще не смог ее разогнать, из-за чего видимость местами сокращалась до полумили. Уже почти в самом входе в пролив шедший в голове «Громкий» сообщил, что видит небольшое паровое судно справа по курсу, уходящее к югу. Попытавшись обойти его с кормы, сразу наткнулись на второй пароходик, не обнаруженный нашими сигнальщиками, пока тот не выпустил несколько сигнальных ракет и не открыл огонь из малокалиберной старой пушки.