Виктор Сиголаев - Шестое чувство [litres]

– И нет до сих пор?

Я хмыкнул. Да, не такой уж ты и робот, дядечка. Коли вопросы задаешь туповатые.

– Почему нет? Есть, конечно. Просто он… в шапке-невидимке. Тут стоит. У вас за спиной. Эй! Привет, морда.

Мужик непроизвольно дернул головой, будто собираясь оглянуться. Не оглянулся все же, зато стал выразительно рассматривать мою переносицу.

– Веселый ты… студентик, – повторил многообещающе.

– Обхохочешься, – начал борзеть я, оправляясь от шока первого знакомства с железным дровосеком. – Жизнь, она ведь такая веселая!

– А ты не думал, что твой… мальчик мог выйти через другую дверь? Со стороны проспекта, например, есть выход. Или через парадный вход.

– Не-а. Здесь он выйдет. Это как пить… Встреча у него.

– С тобой?

И правда тупой.

– Зачем бы я прятался, если со мной? С другим… мальчиком.

– Интересно. Слушай, а зачем ты за ним следишь?

– За кем?

– Не тупи! За тем бандюганом с наколками.

Это я – «не тупи»? Вот сейчас смешно получилось.

– А вы зачем. Вернее… за кем? Вы ведь тоже за кем-то следите?

– Не твое собачье дело!

– Тогда и… – начал было я и… осекся.

Настала очередь усмехнуться ему.

– Ну. Продолжай.

– Чего вам от меня надо?

– Шоколада! Ты стой, стой. Не дергайся.

Да что за дела тут творятся?

Я вдруг почувствовал, как постепенно начинаю злиться. Со стороны своей взрослой, умудренной составляющей. И не просто злиться – меня не по-детски начинал выпсиховывать этот странный тип! Да так, что бешенство накатывало. Неотвратимо. Угрюмая носорожья ярость – слепая, бессмысленная и беспощадная, как русский бунт. Подумаешь, «железный» нашелся! Ну и чего особенного? Теперь что, по этому чудесному поводу руки всем нужно выкручивать? Все ему дозволено в этом мире? И вообще – что это за бомжи такие пошли? Подкрадываются, хватают, тащат куда-то!

– Да пошел ты! – выдал я ему с чувством. – Еще раз руку протянешь, глаз проткну! Пальцем. Хочешь попробовать?

Даже палец показал. Указательный… для начала.

Дядька неожиданно расплылся в жизнерадостной ухмылке. Зубы у него были, как у хищной рыбы: мелкие и ровные, один к одному. Хоть и желтоватые. От курения, полагаю.

– А ты молодец, студент. Не сдрейфил. А говоришь, Трафарета не знаешь. Да у него в кооперативе все такие. Соврал, значит?

Вот те раз!

Наша песня хороша – начинай сначала.

– Ты тупой, мужик? – окончательно вызверился я. – Или русского языка не понимаешь? Чего ты пристал ко мне со своим Трафаретом? Кто это вообще такой?

– Барыга, – спокойно ответил мне мужик, нисколько не обижаясь на «тупого», – дурью промышляет.

– Это… наркотиками, что ли? – опешил я.

Сквер-«таблетка». Говорю же – наркомановская тема…

– Наркотиками.

– А я… что, похож на наркомана?

Мужик снова усмехнулся.

– Вообще-то похож.

– Я просто… мокрый! И усталый…

– Послушай, а как, ты считаешь, выглядит настоящий наркоман? Типа шприц в руке, косяк за ухом. Да? Или у них все на лбу написано? Мол, «употребляю опиаты, близко не подходить, опасно для здоровья». Так, что ли?

– Не так! – огрызнулся я, остывая. – Но, во всяком случае, уж точно и не так, как… я выгляжу.

– Уверен?

Какой-то идиотский разговор.

И неуместный – дождь как раз в эту минуту снова припустил по-взрослому, легко впитываясь в мою изрядно промокшую курточку. Вельвет явно перестал быть водоотталкивающим.

– Да ни в чем я не…

– Тихо!

Мужичок бесцеремонно прижал меня к стене. Между прочим, поставив локоть удушающим приемом прямо мне на кадык. На мой любимый трепетный кадык, к которому даже я редко позволяю себе прикасаться. Причем очень грамотно он этот свой локоть приспособил к моей шее – надо отдать должное.

– Я… никуда… отпусти… – почти беззвучно просипел я. – Слышь, Брюс Ли… воздуха… дай!

Последнее слово пришлось уже на момент освобождения от удушающего фиксирования. Поэтому – чуть громче вышло.

– Тихо, говорю! – зашипел мужичок. – Вышел твой… мальчик.

Я осторожно выглянул за угол.

Так. Вижу вытертую до проплешин кожаную куртку Пестрого, а рядом – какого-то типа в импозантном плаще, лакированных туфлях и под черным зонтом. Остановились под фонарем у балюстрады. На самом краю… «таблетки». А Васю, гляжу, под зонт не пускают! Топчется, болезный, рядом, терпеливо вымокая под дождем. Начальство Васино?

– Ну, – шепнул я мужичку, – точно он.

– А второй?

– Второго не знаю.

– Ты ж говорил, что здоровенный с кем-то встречаться тут собирался. Ну и?

– Не с этим, – продолжал я сипеть чуть слышно. – А! Вон с тем. Что по лестнице поднимается.

И действительно, со стороны набережной Корнилова поднимался панкующий юноша Пистолет. И, между прочим, мы со странным бомжеватым мужичком оказывались у него в поле зрения – как два тополя на Плющихе. Разве что… в тени немного: фонари горели все же где-то ближе к центру «таблетки».

Все равно…

– Ходу! – яростно зашипел я.

Тут же развернулся спиной к бармену и зашагал как ни в чем не бывало вдоль здания по технической площадке, обращенной к морю – благо калитка в железной решетке, ограждающей административную территорию от скверика, оказалась почему-то открытой. Хоть тут повезло.

Мужик потянулся за мной.

– А кто это был?

Мы достаточно отошли от угла, чтобы я развернулся и с чувством глубокого негодования уставился на свою новоявленную помеху. Даже паузу выдержал, чтоб негодник прочувствовал всю степень моего неудовольствия его поведением.

– Кто был? Кто был?! Эх, дядя! – произнес я с горечью в дрожащем голосе. – Ты бы только знал, чего я из-за тебя лишился. Пропал мой конспект…

– У меня дочь умерла, – буднично ответил «дядя». – От передоза.

– Ап…

– Будем знакомы.

Я непонимающе уставился на протянутую руку. Сообразил все же. Аккуратно ее пожал. Тисков в ладонях не оказалось.

– В-витя.

– А меня зови… Аниськин.

Ну конечно!

Аниськин.

Вообще-то, если правильно – Анискин: без мягкого знака в середине фамилии. Но вся страна звала его именно так – Анис ь кин. Кто же не знает сельского участкового из знаменитой советской кинотрилогии – Федора Ивановича Аниськина, деревенского детектива, педагога и философа? Роль которого гениально исполнил великолепный Михаил Жаров – на минуточку, лауреат трех Сталинских премий! Мне кажется, что даже детвора, появившаяся на свет во времена победного шествия по России дикого и слегка недоразвитого капитализма, начиная с 1991 года, – даже эти маленькие акулы потребительской идеологии что-то там про Аниськина да слышали. В первую очередь – в паре со странным именем Фантомас, которое от их меркантильной реальности оказалось так же далеко, как и фамилия Аниськин.