Виктор Сиголаев - Шестое чувство [litres]

Орднунг – помните?

Дверь в актовый зал вдруг яростно затряслась. Мы вздрогнули от неожиданности.

Хорошо, что молчание в наших рядах несколько затянулось – не слышно нас было снаружи. А дверь… мало того, что я ее на ключ запер, так еще и ножкой стула ручки зафиксировал – без пластида не вскроешь.

– Есть там кто? – забубнил сумрак за дверью и еще раз потряс нашу конструкцию, которая почему-то стала казаться уже и не столь надежной. – Опять, сволочи, свет не выключили! Когда ж это прекратится? Сколько можно этим дуракам говорить? Понапринимали идиотов в учебное заведение…

И по громкости на убыль в сторону хоздвора:

– Сталина на них нет. Студенты-интеллигенты. Гомосеки в библиотеке. Гитаристы-онанисты. Активисты-пропагандисты. Бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу…

Дальше было уже не слышно. Хотя знаю наверняка – было! Не могло не быть.

Завхоз.

Давид Адамыч.

Ему бы стихи писать в стиле Маяковского, а он все по Сталину тоскует.

Гвозди бы делать из этих людей – не было б в мире… душевней гвоздей.

– Ушел?.. – шепнул перепуганный Сашка. – Он сейчас входную дверь закроет до утра!

– Через хоздвор выйдем, – отмахнулся я, возвращаясь к калькулятору. – Через ворота можно пролезть. Там корпусники пару прутьев снизу подрезали. И защелки самопальные подварили: пластину оттянул – прут из паза вынул, отогнул – и вперед. Просили только на место все защелкивать, чтоб Адамыч не спалил.

– Покажешь?

– Нет. Через верх лезть будешь… Саша! Покажу, конечно. Зачем спрашиваешь?

– Просто…

Нет, он положительно не похож сам на себя. Где легкость, где былая самоуверенность? Саша, ау! Где ты?

Вдруг накатило смутное и очень нехорошее подозрение.

– А ну-ка руку покажи свою!

– Чего-чего?

– Локтевой сгиб, говорю, к осмотру!

– Зачем это?

– Затем!

– Да пошел ты! Не покажу.

– Точно?

– Отстань!

Я задумался.

Ведь не отец же я ему родной?

«Что я, сторож брату своему?»

В принципе, и возмущение его выглядит вполне естественным: «Как ты мог такое подумать, друг?» – и ладонь тыльной стороной к отвернутому лбу. Это к тому, что четвертый год всем врет, что наркоманит!

И все равно лучше бы своими глазами удостовериться, что вены чистые – сейчас под водолазкой не видно. Я слышал, что неофиты всегда колются именно в локтевой сгиб, в медиальную вену. Мол, пару раз уколюсь и завяжу. Типа мне запросто. А следы от двух-трех уколов не подозрительны: кровь сдавал на анализы, а медсестра-практикантка вену не могла сразу найти, несколько раз колола.

А от кого я это слышал?

Задумался, вспоминая. Несколько раз даже лоб потер… тыльной стороной ладони. Нет, не от Марьяны. Раньше. Гораздо раньше! Да от Сашки же и слышал!

Вот же… жук.

Эрудит хренов.

В конечном итоге – переночевали в актовом зале.

Как бомжи. Лежа на не очень чистом полу под отопительными батареями и засунув под головы стопки книг вместо подушек. Поэтому с утра оба выглядели осунувшимися, мятыми и пыльными. Впрочем, как и большинство студентов перед серьезной полувыпускной сессией.

Сашка просился со мной в музыкальную каморку за сценой испить чаю, но я был непреклонен – правило есть правило: в зал – еще куда ни шло, в святая святых – только ближний круг. Прогнал его в буфет, благо наша местная кормильня работает спозаранку. Пусть там харчуется.

Ближе к началу занятий в каморку подтянулись и братья-музыканты.

Выспавшиеся, чистые и относительно сытые (по крайней мере, от моего пустого чая все дружно отказались). Особо счастливым выглядел Вова Микоян, что всех ненавязчиво раздражало. Ну, кроме меня, естественно. Мне таки плевать, каким солнцем пригрело его армянские бока.

– Вова! Да ты никак прелюбодействовал всю ночь? – Наш барабанщик Андрюха выдал именно то предположение, что вертелось у всех на языке. – Люди! Ну ведь нельзя же выглядеть таким безобразно довольным в это гнусное утро!

– Да пошли вы, – цвел Вова и разве что не пахнул… на наше счастье. – Отстаньте все!

– Все нормально, Вовчик, – похлопал его по спине Рома Некрасов. – Когда-нибудь это и у тебя должно было случиться. Лучше раньше, чем позже. Но и позже… не фигово.

– И ты пошел тоже!

– Реально, Вовка. Кончай улыбаться, черт! Я эту ночь в нашем актовом зале провел. На полу, между прочим. И то не улыбаюсь. А ты цветешь, как чайная роза!

– Каждый сам для себя… отличный дьявол.

– Да-да, слыхали уже эту муть. От кого только, не помню. Сам-то понял, чего сказал?

– Пошел ты…

Ромик – сама непосредственность: сел рядом и приобнял Вовку за плечи, спросил:

– Скажи честно, Вовыч, Сонечка тебе дала… разрешение за нее подержаться? Или ты без спросу трогал? Гы-гы!

Вот дурачо-ок! Весь шарм испортил, опустил планку. А такая пикировка была высокая, заслушаешься!

Вовка стряхнул с себя его руку и улыбаться перестал.

– Я тебе сейчас, Рома… в морду дам! – произнес слегка дрожащим от негодования голосом. – Только попробуй еще что-нибудь про нее корявое сказать!

А ведь даст, коли пообещал.

Два друга неразлейвода: оба с Северной стороны, учились до технаря в одной школе, живут в ста метрах друг от друга. В техникум и обратно через всю бухту на катере – всегда вдвоем. Первый раз вижу, что они ссорятся.

– Все-все! – поднял руки Ромик. – Сдаюсь. Сонечка – это святое. Не трогаем даже языками.

Какая муха его укусила?

Вовка вскочил разъяренный и без лишних слов сунул Ромке в глаз. Обещал же!

Именно «сунул», потому что бить наш Вовка не умеет. Ромик поморгал пару секунд, не веря собственным ощущениям и слегка опешив от полученной плюхи, а потом ожидаемо бросился давать сдачи – хорошо, что Андрюха ловко перехватил его на самом старте: Ромка и повыше, и поздоровее своего братана с Северной. Не поздоровилось бы Вовчику.

– Да я! Да ты! Чего бить-то сразу? – изливался обидой Ромик, сдерживаемый уже двумя миротворцами: я подключился. – Это ж имеется в виду не лизать языками… ее, а говорить… о ней! А он ничего не понял. И в глаз?

Наш Ромик – мозги-и! Большие и… детские.

Впрочем, девочкам нравится. Млеют просто от его перлов. На курсе, кажется втором, – Вовка даже блокнотик заводил специальный: для записей особо ярких выступлений друга. Забавно выходило, пока через полгода до Ромки не дошло, что это некоторым образом… обидно, слушай! И он потребовал от Вовки изничтожить весь компромат. Блокнот торжественно сожгли в курилке, и конфликт был исчерпан.

А сегодня – вот так, на ровном месте… и локальное обострение!

Куда катится мир?

– А ты… изъясняйся лучше! – огрызнулся Вовка, уже, наверное, раз десять устыдившись своей вспышки гнева. – Трафаретчик хренов!

Трафаретчик?