Виктор Сиголаев - Шестое чувство [litres]

– Не паясничай.

– Не два дня. День! Всего день подождать.

– «Нам бы день простоять да ночь продержаться!»

– Вот именно, – сухо бросил я, понимая, что все равно этот толстый лоб упрямства не пробить хрупкой тростинкой здравого смысла. – Видишь? Нужные книги ты в детстве читал! Что ж ты вырос таким непрошибаемым?

– А твоего Сашика маскировать не нужно? – пропустил Аниськин мой риторический вопрос мимо ушей. – Костика будем привлекать?

Я размышлял недолго.

– А знаешь что, тащи его. Мало ли, вдруг пойдет все не по плану, а Шурику еще жить и учиться в этом городе.

– Все пойдет как надо.

Как мне надоело с ним спорить!

Я отвернулся от Аниськина и подошел к окну. Снова залюбовался городом.

Повезло же балбесу с квартирой: красотища какая из окна! Надо предупредить его – если доживет, чтоб не вздумал продавать хату в 90-е, когда в городе поднимется риелторский беспредел и тараканьи бега. Все тогда продавали-покупали – как с цепи сорвавшиеся. А потом после четырнадцатого года – локти кусали. И я в их числе…

На дворе мерзкий ноябрь, а город – как конфетка!

Эффект грамотно продуманной застройки на холмах, изобилие зданий в классическом стиле и белоснежный материал стен. Инкерманский известняк. Камень хоть и желтеет со временем под солеными ветрами и солнцем, но… сам видел: строительный рабочий пройдется по поверхности железной пневмощеткой – и стены как новые! И ничего не надо ни подкрашивать, ни подбеливать. Разве что – подштукатурить местами. И декор алебастровый подправить…

О! А это во мне стройбат заговорил. Четверть века на стройках и стартах северного космодрома – тоже вам не хухры-мухры. Чудес насмотрелся! А ведь у нас с отцом – династия получается. Он – сварщик-строитель, а я… строитель-политработник. А как, интересно, в этой реальности выйдет?

Поживем – увидим.

– А эта квартира… ты говорил, от матери тебе досталась? – повернулся я к Аниськину от окна.

– От матери.

– А отец на фронте погиб?

– Погиб.

– А как вам двоим в сорок шестом сразу двушку дали? Весь город же в руинах лежал!

– С подселением, – отмахнулся Аниськин. – Нас с матерью сюда на уплотнение сунули. Четверых подвинули. У соседей дед с бабкой через год преставились. Парень был, старше меня, так тот на мине подорвался в развалинах. А мать его все бросила здесь и в Тулу укатила, к родственникам. Там сытнее было. Вот мы и остались.

– А вас двоих не стали уплотнять?

– Нет. Не престижно здесь… было. Город строился как бешеный – жилья хватало и на окраинах.

– А расскажи, как… как тут все было после войны. Где работали, чем жили, как отдыхали. Пацаны во дворе хулиганистые были тогда?

– Был тут такой… Сенька Прыщ…

И Аниськин мне поведал всю свою историю.

В подробностях. Сам не заметил, как увлекся рассказом – и про Сеньку, и про армию с ее драчливыми морпеховскими дедами. И про работу свою в бытности участковым инспектором, в которой наркоманов он видел всего-то раза два или три за службу: «нет наркомании в Советском Союзе!» И про Лизоньку с Машенькой, которых… эта «несуществующая» наркомания как раз и убила…

В общем, все то… о чем я частично уже рассказывал.

Аниськин хоть отвлекся немного.

Бешеный!

Смеркалось.

Со школьных времен умиляет меня это одиозное начало повествования, призванное убедить читателя в высокой степени художественной одухотворенности материала. Как завернул, а? Высокохудожественно…

Но сейчас – реально темнело на глазах! Причем… банально и обыденно.

От чернеющего за бетонной кромкой моря пахло мазутом и водорослями. И тоже – совершенно не гламурно и не одухотворенно. Как, впрочем, всегда и пахнет в устье Артиллерийской бухты: как только ветер с севера – всю грязюку сюда несет.

Завидев меня, знакомый вахтенный у трапа расплылся в широченной ухмылке. Помнит, стало быть, бяшка. Не очень, конечно, это хорошо для потенциальной конспирации, ну… да ладно.

Я подошел ближе, улыбнулся в ответ и открыл уже было рот, дабы поздороваться…

– Эй, зеленый! Это ты нашего кока кокнул? Признавайся!

Улыбка медленно сползла у меня с лица. Что за чудовищное и несправедливое обвинение? И… «зеленый»? Типа «молодо-зелено», что ли?

– Я не понял. Ты меня ни с кем не путаешь, служивый?

– Тебя спутаешь! – Матросик панибратски похлопал меня по плечу. – Такая курточка, как у тебя, во всем городе одна. Кто еще такой позор на себя оденет?

Так это он о моем вельвете!

– Не «оденет», а «наденет», грамотей, – пробормотал я рассеянно. – Нормальная куртка… И вообще! Ты с чего взял, что я там… кого-то якобы «кокнул»? С дуба рухнул? С зеленого?

– А кто еще? Я ведь тебя очень хорошо запомнил!

– Ну и я тебя запомнил. Хоть радости мне это и не доставляет, – самообладание постепенно возвращалось ко мне вместе с уверенностью в голосе. – И что дальше?

– Ты в пятницу сюда приходил. Кока искал, я помню. Мы потом в рейс вышли, а ты с судна не выходил!

Похоже, вахтенный немного стушевался из-за того, что я не стал демонстрировать ожидаемую реакцию на его «проницательные» выводы. А нечего наезжать!

– А чего тогда не вломил меня капитану? – продолжал давить я. – Ведь на судне посторонний остался. Это залет, боец! Даже больше скажу – это соучастие в преступлении. Статья УК, между прочим!

– Какая статья? Я… я думал, ты на дискотеке с Толиком зависаешь, ну и решил не вмешиваться.

– Так и было. Зависал.

– Ага! «Зависал». Когда Толик рубанулся за своим прилавком – тебя там и близко не было! И когда он пузыри из носа пускал да дергался, что-то я тебя тоже там, рядом не заметил.

Да уж.

В трюм не пробовал заглянуть? За дверку самой дальней кладовочки?

– А почему это я должен был быть рядом с вашим коком? Я в толпе стоял. С подружкой своей.

– И типа так сошел на берег, что я и не видел? А потом вдруг утром раз – и снова на судне? Интересно это у тебя получается!

Заметил-таки.

Это когда я в зале приставку разглядывал, а он в это время палубу драил. Ковровую.

Я задумчиво рассматривал этого глазастого вундеркинда. И что прикажете с ним делать? Всего-то и хотел – встретиться с местными музыкантами на «Ахтиаре», обговорить ситуацию с моей драгоценной педалькой, а тут – это «всевидящее око»!

Вот незадача.

– Ладно! – вздохнул я. – Сдаюсь. Жесткий ты! И догадливый. Кокнули вашего кока, действительно. Прямо у меня под носом ушата́ли, твоя правда. А я не смог его спасти, хотя знал, что покушение будет именно в тот вечер. Сюда глянь…

И показал ему из внутреннего кармана уголок своего студенческого билета.

Один ведь раз сегодня уже прокатило?

– А ну покажи! – Вахтенный не проникся торжественностью момента и деловито потянулся к моему карману. – Чего у тебя там?