Александр Харников - Северный сфинкс

И вот, в благодарность за все за это Пан решил нас с Сильвером припахать – отрядил охранять ценное имущество, которое Сапожников поднял со дна Ревельской бухты. Точнее, с потопленных нашими моряками британских кораблей эскадры Нельсона. Взято было немало – корабельная казна, разные золотые побрякушки с брюликами, которые, как я подозреваю, лаймиз награбили во время своих разбойничьих рейдов по морям и океанам.

Здесь народ еще не докатился до банковских карт и бумажных денег. Золото и серебро – эти драгметаллы нынче весьма в цене, и за них лихие люди прикончат ближнего своего с превеликим удовольствием. Конечно, есть риск получить вместо горсти золотых гиней свинцовую пилюлю в брюхо, так это, как говорил гражданин Карлсон, дело житейское.

О том, что с лихими людьми нам скорее всего доведется встретиться, поведал нам Викторович – так по-свойски мы называем лейтенанта Сапожникова. Сообщил же ему эти сведения некий дядюшка Ганс – представитель здешних спецслужб.

– Вот что, ребята, – сказал Викторович, – шутки в сторону – настраивайтесь на бдительное несение службы. И хотя адмирал Ушаков и откомандировал в наше распоряжение своих головорезов, но опыта у них в борьбе с ОПГ нет совсем. И принимать решения придется только нам. Прислушивайтесь к тому, что скажет вам Ганс. Кое-кого из наших будущих клиентов он знает в лицо…

Ехали мы по пыльным и грязным дорогам Эстонщины медленно и печально. Во-первых, с нашим грузом трудно было нестись вскачь. Во-вторых, техника здешняя ломалась едва ли не чаще, чем наша. То ось треснет, то колесо посыплется, то упряжь порвется. А следовать дальше, бросая отставшую из-за поломки телегу на растерзание чухонским «романтикам с большой дороги» – это не по-нашему.

По всем этим причинам за два дня мы проехали едва ли не треть пути до Питера. Правда, спешить особо нам было и не надо. Погода стояла хорошая, птички уже вовсю чирикали по-весеннему, на деревьях зеленели молодые листики, словом, обстановка располагала к отдыху и неге.

Время от времени Ганс проезжал мимо нас на своей гнедой лошаденке. Мы вопросительно смотрели на него, а он в ответ лишь пожимал плечами. Так продолжалось до сегодняшнего вечера. Мы добрались почти до Везенберга – как пояснил Викторыч, так раньше назывался город Раквере. Ночевали мы обычно в чистом поле, хотя из-за этого на нас и ворчали сопровождавшие обоз морячки. Мы прекрасно знали о причинах их недовольства – мореманы сами не свои были до выпивки. Мы бы тоже с превеликим удовольствием посидели бы в здешних кабачках, только никто не мог нам гарантировать, что здешние халдеи не сыпанут нам в рюмки и бокалы какой-нибудь гадости, после которой бандюки возьмут нас голыми руками. Нет, по мне лучше потерпеть до Питера, а там уже с чистой совестью отметить благополучное окончание нашей миссии. Такого же мнения был и командовавший моряками капитан-лейтенант Крузенштерн.

К тому же в чистом поле удобней организовать качественную охрану. В здешних же селениях злодеи могут приблизиться к нам почти вплотную и, навалившись всем скопом, порешить. Тут даже наше оружие не поможет…

Уже начинало темнеть, когда мы нашли подходящее место для бивака. Часть моряков выпрягла лошадей из фур и надела им на морды торбы с овсом. Несколько служивых направились с деревянными ведрами к ближайшей речушке, чтобы напоить нашу тягловую силу. Кто-то стал разводить костер, дабы приготовить съестное. Мы же выставили часовых, строго велев им быть внимательными и смотреть по сторонам. На душе у меня было сегодня почему-то неспокойно. И похоже, не только у меня.

Сопровождавший наш представитель здешнего СМЕРШа тоже выглядел так, словно что-то его сильно беспокоило. Он оглядывался по сторонам и, как мне показалось, пробормотал несколько неразборчивых фраз на незнакомом мне языке. Потом он привстал на стременах, приложил ладонь ко лбу и стал внимательно что-то разглядывать. Заметив его телодвижения, к Гансу подошел Викторыч. Расчехлив бинокль, наш старшой протянул его встревоженному проводнику. Тот стал разглядывать в бинокль нечто, что его так сильно обеспокоило. Потом Ганс немного посовещался с Сапожниковым.

– Денис, – грызя сорванную травинку, повернулся ко мне Сильвер, – гадом буду, если сегодня ночью нам не придется заняться отстрелом здешнего криминального элемента. Не нравится мне настроение Викторыча и Ганса. Это жу-жу-жу неспроста.

Словно услышав сказанное Сильвером, Сапожников повернулся и махнул нам рукой. Мы переглянулись и, не сговариваясь, поправили висевшие у нас на груди автоматы. Потом мы подошли к Викторычу и стали ждать от него цэу.

– Вот что, ребята, – сказал Сапожников, – Ганс предполагает, что этой ночью на нас нападут. В верстах двух от нас маячат какие-то подозрительные всадники. На местных жителей они не похожи. К тому же время позднее, и хуторяне давно уже сидят по домам. Путешественники тоже вряд ли отправятся в путь на ночь глядя. Следовательно…

– Все понятно, Викторыч, – кивнул я. – Будем держать ушки на макушке и ждать незваных гостей. У нас есть два ПНВ, так что ночью мы увидим этих нехороших людей. Надо только проинструктировать морячков, чтобы они не мельтешили перед нами и не мешали вести огонь.

– Сделаем, – кивнул Сапожников. – А вы пока выбирайте позицию для работы. Морячки же будут сидеть возле фур и защищать их. Федор Федорович сказал им, что если с трофеями что-нибудь стрясется, то они могут больше ему на глаза не показываться.

– Думаю, что разбойников будет не менее двух десятков, – вступил в разговор Ганс. – Они постараются незаметно подкрасться к лагерю и поджечь палатки. Начнется паника, и в этот момент они нападут на вас. Учтите, господа, эти люди неплохо стреляют и орудуют саблями и ножами.

– Ну, это мы еще посмотрим, насколько они хороши, – хмыкнул Сильвер. – Мы ведь тоже не пальцем деланные. Это еще бабушка надвое сказала, у кого раньше начнется паника…

И мы начали готовиться к предстоящей схватке.

8 (20) мая 1801 года.

Кёнигсберг, Пруссия.

Джулиан Керриган, он же Джон О’Нил

«Die Alte Sonne» – «Старое солнце» – представляло собой обычную пивную для мастеровых, купцов победнее, и – изредка – для какого-нибудь боцмана, непонятно зачем забредшего в этот район города. В отличие от Мемеля, где в подобных местах располагались длинные столы, за которыми незнакомые люди сидели бок о бок, здесь преобладали маленькие столики. Лишь по краям находились столы для больших компаний, причем над одним из них, том, что находился у глухой стены, с люстры свисало деревянное солнце, на котором было вырезано слово «Stammtisch» – «стол для постоянных посетителей». Когда кто-нибудь «не свой» порывался туда сесть, к нему подходил кельнер и просил его этого не делать. Впрочем, стол этот практически никогда не пустовал – каждые два-три часа там собиралась новая компания.