Борис Батыршин - Курс на Юг [СИ litres]

«Торпеда Лэя! То ли взрывом перебило провода, то ли командир буксира-матки струсил, попав под обстрел и, обрубив кабель управления, дал дёру. И теперь смертоносная железная рыба с двумя пудами динамита в брюхе кружит по гавани, никем не управляемая. Стоит ей угодить в борт «Тупака Амару» – не поможет никакая броня…»

– Лево на борт! – крикнул он. Рулевой стремительно закрутил дубовое, с выложенными бронзовыми полосами, колесо штурвала. Нос «Тупака Амару» покатился в сторону, а светящаяся полоса пены всё приближалась…

Они разошлись с торпедой фута на три, не больше. Повалишин скомандовал снова переложить руль, но атака уже была сорвана – таран лишь скользнул по броневому поясу «Бланко Энкалады», сорвав несколько железных плит. Проскрежетав бортом по борту чилийского броненосца, «Тупак Амару» проскочил вперёд, едва не зацепив форштевнем туго натянутую якорную цепь. Повалишин оглянулся – теперь важно было держаться в мёртвой зоне казематных девятидюймовок, способных на такой дистанции понаделать в броне их корабля огромные дыры.

– Изготовить мины Уайтхеда!

Приказ был отдан, скорее, для очистки совести. Повторно атаковать броненосец не получится: пусковые аппараты направлены по курсу вперёд, а делать новый заход – значит пойти на заведомое самоубийство. Придётся искать другую цель, благо, в них не было недостатка в гавани, битком набитой разномастными судами.

Страшный удар обрушился на «Тупак Амару». Повалишин, не удержавшись, полетел с ног. Орудие правого каземата чилийского броненосца всё-таки исхитрилось произвести вдогонку выстрел – и даже попасть в цель. Чугунная бомба разорвалась на бруствере барбета, перебив и переконтузив половину орудийной прислуги и проделав в броневой палубе здоровенную вмятину.

– Лево руль! – скомандовал Повалишин. – Держи вон на то корыто!

И указал на большой пароход, стоящий в пяти кабельтовых мористее.

Орудия «Бланко Энкалада» снова рявкнули – теперь-то неприятель был в зоне поражения. Но, то ли удача изменила чилийским наводчикам, то ли они боялись угодить в своих – но тяжёлые снаряды безвредно провыли высоко над мостиком, не нанеся никакого вреда. До парохода оставалось не больше полутора кабельтовых, и Повалишин скомандовал «Пли!»

Выстрелили из обеих аппаратов одновременно, но мина вышла только из правого – и побежала к борту парохода, волоча за собой светящийся след из пузырьков. Добежала, ударила – и взорвалась, выбросив к небу колонну вспененной, пополам с донным илом и мутью, океанской воды. А «Тупак Амару» уже поворачивал, проходя под кормой своей жертвы, стремясь поскорее выйти из-под обстрела…

Уже утром, в открытом океане Повалишин осматривал повреждения, полученные в ночном бою – и понял, насколько им повезло. Осколок девятидюймовой бомбы на половину длины пропорол латунную сигару мины Уайтхеда, продырявил баллоны с угольной кислотой, разбил привод гребного винта, и лишь чудом не задел начинённое пироксилином боевое отделение. Угоди он на полфута левее – и кормить бы им сейчас крабов и прочих морских гадов на дне бухты.

В итоге, авантюра с ночным набегом закончилась провалом. Потопить или вывести из строя хотя бы один чилийский броненосец не удалось. За два или три парохода и корвет пришлось заплатить всеми тремя торпедерами и, главное – «Уаскаром», ставшим настоящим символом побед перуанского флота. Погибли или оказались в плену сам адмирал Мигель Грау, старший лейтенант Казанков, а с ними не меньше полусотни моряков. Разгром, полный разгром!

Увы, на этом беды не закончились. Около полудня остатки эскадры нагнали четыре корабля: чилийские корветы «О'Хигинс» и «Магальянес» и британский шлюп «Мьютайн». Возглавлял отряд «Рэйли» – при его виде у Повалишина заныло сердце. Шансов в бою с новейшим британским фрегатом не было никаких: десятидюймовка «Тупака Амару», пусть ненадолго, но выведена из строя, канонерку же «Пилкомайо» принимать в расчёт не стоило. Она тащит на буксире повреждённый колёсный пароход-матку, да и вообще, имеет сомнительную боевую ценность со своими двумя гладкоствольными пушками времён чуть ли не Крымской войны.

Оставалось героически погибать – в нынешнем своём печальном состоянии перуанская эскадра не сможет оказать неприятелю сколько-нибудь серьёзного сопротивления. Положение спасла «Тормента»: офицер, которому Казанков передал командование шлюпом, приказал выйти из строя и подняв флажный сигнал «Погибаю, но не сдаюсь» – видимо, недолгое общение с русскими коллегами оказало на перуанца некоторое влияние, – и пошёл навстречу англо-чилийскому ордеру. Под их залпами деревянный кораблик продержался недолго, но достаточно, чтобы остальные перуанские суда успели скрыться на мелководье, куда чилийцы, не забывшие печальный опыт «Индепенденсии», не решились последовать. Повалишин долго стоял на мостике, не отрывая взгляда от южной стороны горизонта, где приняла свой последний бой «Тормента». Никогда больше он не видел ни шлюп, ни его отчаянного командира, ни команды, русских или перуанцев.

Океан безжалостен и не возвращает то, что однажды принял в свои объятия…

«Le Petit Journal» Франция, Париж.

…ноября 1879 г.

«…эскадра вице-адмирала Джона Хей покинула Карибскую станцию Роял Нэви (порт Гамильтон, Бермудские острова) и направляется к берегам Британской Гвианы. «Мы готовы поставить зарвавшихся островных торгашей на место» – заявил морской министр кабинета Вийан-Анри Вадденгтона, адмирал Жан-Бернар Жорегиберри. Флот Франции сейчас силён, как никогда раньше, в его составе – новейшие броненосные и минные суда. Адмирал Курбэ, командующий нашей Атлантической эскадрой, храбр, опытен – и, вне всяких сомнений, он не даст спуску извечному врагу прекрасной Франции…»

«Berliner Börsen-Courier», Берлин

…ноября 1879 г.

«Наш парижский корреспондент сообщает, что парламент Третьей Республики утвердил соглашение, согласно которому Франция уступает Российской Империи права на порт Обок в заливе Руфиджи, Эфиопия. Это делается в ответ на серьёзные уступки в тексте некоторых статей Триестского договора, касающегося французского пая в концессии Суэцкого канала. Особую роль в выработке и заключении франко-русского соглашения по Обоку сыграл сам президент совета министров Вийан-Анри Вадденгтон, совмещающий этот высокий пост с должностью министра иностранных дел.

В то же время посланник Вены выразил от имени протест, утверждая, что упомянутые уступки сделаны за счёт ущемления законных прав Австро-Венгерской империи. Протест этот, однако, был оставлен без внимания прочими участниками конференции, в том числе и министром иностранных дел Пруссии графом Отто фон Бисмарком, который, однако, отметил…»