Александр Калмыков - На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь [сборник litres]

– Британцы стали думать о будущем, – удовлетворенно кивнул Сталин, – это хорошо. Америка тоже начинает понимать, что с нами лучше дружить. Кстати, что Рузвельт говорит о послевоенных границах Польши?

– Так же, как и Черчилль, успокаивает Сикорского, – иронично усмехнулся Молотов, – уверяя, что Советы ограничатся Эстонией и Латвией, а Литву, которую поляки считают своей, не тронут. Еще президент туманно обещает, что Вильно и Львов вернутся в состав Польши.

– Интересно, кто же устранил Сикорского, англичане или американцы, – тихонько, как бы разговаривая сам с собой, прошептал вождь. – Впрочем, это совершенно неважно. А какие меры предпримет Германия для продолжения войны?

Данный вопрос относился уже к епархии Меркулова, и глава госбезопасности к ответу хорошо подготовился. Отодвинув в сторону тарелки, замнаркома положил на стол таблицы, графики и разноцветные диаграммы, напоминающие компьютерные распечатки из двадцать первого века:

– Экономическая система Германии довольно своеобразна. Смотрите, к примеру, годовая выплавка стали у нее сейчас на уровне двадцать – двадцать два миллиона тонн, а с оккупированными территориями даже тридцать два. У нас же только восемь миллионов. И станочный парк у противника в три раза больше, чем у Советского Союза. Однако танков в течение войны мы произвели в два раза больше, чем противник. Получается парадокс: с одной стороны, в результате оккупации или присоединения многих стран Европы, возможности военной экономики Германии по производству электроэнергии, автомобилей, добыче руды и прочего возросли более чем вдвое; с другой стороны, несмотря на увеличение военно-экономического потенциала, рост военного производства осуществлялся далеко не в полную силу. Причины сравнительно небольшого увеличения военного производства Германии в следующем: Гитлер слишком оптимистично оценивал перспективу войны с СССР и в ожидании скорого наступления мирного периода не планировал расширения военной экономики. В результате, к примеру, производство гаубиц в Германии к концу этого года упало в пять раз, и теперь производство артсистем значительно отстает от потребностей фронта. К тому же запасы боеприпасов с начала войны уменьшились на треть.

– Аукнулись немцам их молниеносные победы на западе, – злорадно заметила Жмыхова. – Расход боеприпасов тогда оказался столь низким, что они пересмотрели планы их производства, и теперь выпуск не обеспечивает потребностей на восточном фронте.

– К тому же германские монополии даже в условиях войны продолжали конкуренцию, – продолжал Меркулов. – Стихийное капиталистическое хозяйство без единого планирования не позволяло создать по-настоящему эффективное управление военной экономикой. К примеру, лишь половина стального проката Германии использовалась на военные нужды. А ведь для восполнения нехватки металла немцы снимают железные ворота и даже оградки могил. Они также поднимают затонувшие корабли, чтобы пустить их на металлолом, но с трудом добытое железо используют нерационально.

При этих слова Шелепин неловко поерзал, не решаясь прервать главу госбезопасности, но подбодренный разрешающим взглядом, встревоженно спросил:

– Но со следующего года Германия непременно начнет использовать все имеющиеся резервы, разве не так?

– Не совсем так. Конечно, тотальное вооружение уже начинается, и к лету сорок второго ожидается увеличение военного производства в полтора раза. А если бы фашистская Германия дотянула до лета сорок четвертого, как в той истории, то рост выпуска составил бы три раза против нынешнего. Но обратите внимание, товарищи, это очень важно: в области использования рабочей силы все равно остались неиспользованными значительные резервы. Даже в конце войны на немецких заводах работали в одну смену, и продолжительность рабочего дня в машиностроении не увеличивалась. То есть рабочие трудились, как и в мирное время, 48 часов в неделю. Доля работающих немецких женщин оставалась крайне незначительной, не говоря уже о подростках. Да и количество прислуги в Германии только возросло, в то время как в Англии, наоборот, уменьшилось втрое. Нельзя не учитывать и тот фактор, что производительность труда подневольных работников, привлекаемых на военное производство, была невысокой, а случаи саботажа весьма частыми. И, наконец, доля производства гражданской продукции уменьшалась крайне медленно. Только после Сталинградской битвы начались робкие попытки Шпеера ограничить производство ненужных потребительских товаров, что вызвало резкий отпор как правительства, так и владельцев предприятий.

– Капитализм и есть капитализм, – презрительно фыркнула Аня. – Непреклонное стремление предпринимателей получать высокие прибыли не дало никаких шансов Шпееру осуществить реформы в полной мере. Да и социальная политика, обеспечивающая режиму популярность, мешала переходу на военные рельсы. Подумать только, даже после Курской битвы, когда ни у кого не осталось сомнений в исходе войны, Гитлер запретил Шпееру прекратить производство щипцов для завивки волос! Ну и конечно, огромное количество всяческих ведомств, комитетов, групп и советов с нечеткими функциями осложняло планирование. Если, к примеру, фортепьянный завод начинал производить ящики для боеприпасов, то подчинялся он по-прежнему музыкальному ведомству. В общем, как историк, могу констатировать, что наша страна обладает всеми преимуществами в сфере мобилизации и использовании экономического потенциала страны. А если министр вооружения Тодт не погибнет в скором времени, как в той истории, то возможно, для германской экономики все станет еще хуже.

– Да, кстати, не совсем понятно, что делать с этим Тодтом, – задумался Берия. – Если его в сорок втором преднамеренно убили, то не стоит ли дать Брайтенбаху указание усилить охрану рейхсминистра, или пусть все же на его место назначают архитектора Шпеера?

На этот вопрос у Меркулова готового ответа не имелось, и ответил он неуверенно:

– Данные по будущему у нас весьма отрывочны. Конечно, основной рост военного производства начался при Шпеере, но с другой стороны, у Тодта больше опыта. Трудно сказать, кто принесет Германии больше вреда.

Вопрос действительно был сложным, и даже Жмыхова, считавшая себя знатоком истории будущего, к тому же слегка повеселевшая от выпитого «сока», вдруг стала серьезной. Аня задумчиво прикрыла глаза и попробовала представить, чем в будущем может обернуться спасение Тодта.

Парень в странной шапке с огромным козырьком подошел к окну, украшенному разноцветными огоньками, и, елозя по нему пальцем, вывел на стекле кривую строчку: