Дмитрий Калюжный - Грани сна [litres]

Даже вспомнил разговор с Берией.

– Помню! – вскрикнул он. – Я ещё сказал ему, что мы вовсе не тёзки!

– Точно! – засмеялся Ветров. – Обрезал наркома, подлец. Как ты мог? Он тебе, как своему: мы, дескать, тёзки, ты Лавр, я Лаврентий, а ты… Я чуть не обделался. Ха-ха-ха!

– С чего это я ему «свой»? Он меня в тюрьму ни за что засадил. «Свой»!

– Это ты брось. В тюрьму тебя засадил нарком Ежов. И вообще, тебе грозил расстрел за шпионаж. А Лаврентий Палыч устроил, чтобы обвинение смягчили, да чтоб ты не на лесоповал поехал, а оказался бы в культурных условиях. И ты, вместо того, чтобы сказать ему «спасибо», нагрубил! Ха-ха-ха!

– Да уж, есть за что сказать «спасибо». Народ воюет, а я ни за что сижу в тылу!

– Слушай, на тебя не угодишь. Риска погибнуть здесь нет. Живёшь на всём готовом, всегда сыт, занимаешься нужным делом, вместе с коллективом создаёшь технику для борьбы с подлым агрессором. Чем ты недоволен, вообще?

Лавр застучал кулаком по столу:

– «С коллективом»! Да меня тут все ненавидят!

– Да! – опять засмеялся Ветров. – Наверняка думают, что ты наш сотрудник. А ты и есть наш сотрудник. Рассказал про темпоральных шпионов. Обрисовал будущие события. Разумеется, Лаврентий Палыч не мог рисковать. Если бы он летом 1940-го сообщил, что через год, 21 июля 1941-го, немцы будут бомбить Москву – то, что? Вряд ли бы остался наркомом. Поэтому бомбёжка Москвы оказалась неожиданной для населения и зенитчиков. Ещё понятнее, что не мог он указывать товарищу Сталину, создать ли тому Государственный комитет обороны, и когда. Нет! Мой шеф просто велел обеспечить осуждённому Гроховецкому безопасность. Чтобы ты спокойно смотрел свои сны.

Лёня доел бутербродик, ткнул в Лавра пальцем и добавил:

– А докладываю ему о твоих снах лично я.

– Скотина ты, Лёня Ветров… И твой шеф тоже.

Лёня проигнорировал его стенания:

– Теперь, когда началось контрнаступление от канала Москва-Волга [156], я напомнил шефу, что ты и это знал заранее. В твоём докладе упомянуты Яхрома, Дмитров, и даже бронепоезд НКВД! Лаврентий Палыч очень проникся…

– Что ещё за бронепоезд, не знаю я никакого бронепоезда.

– …И просит тебя дополнить свои сообщения о войне. А также, будь добр, сообщи мне имя того, кто об этом рассказывает тебе в твоих снах.

Назвать имя информатора Лавру было бы проще всего: правнук Глеб. Но тот Глеб, который прямо сейчас щёлкает ножницами в парикмахерской, не знает подробностей войны, поскольку пока ещё не пережил её! Лишь в следующую свою ходку в прошлое, попав в Москву Ивана Грозного, он в мелочах расскажет Лавру, что и как было, а те школьные знания, которые он пересказал ему в этой жизни, и так уже доложены Берии.

Вот почему Лавр не стал называть Глеба. Вместо этого он изложил Ветрову свои сомнения:

– Надо ли современникам знать то, что будут знать их потомки, Лёня? К чему хорошему это приведёт?

– К новым победам!

– А может, и к поражениям.

– Как это?

– Предположим, я сообщу день и час, когда наша армия освободит тот или иной город. Зная, что он точно будет взят, армия поведёт подготовку к штурму по-другому! Всё равно ведь мы город возьмём, сам Гроховецкий предсказал! И мало ли что…

– Что?

– Неправильно сконцентрируют силы, или не туда ударят, и проиграют.

– Но тогда твои предсказания ничего не сто́ят!

– Вот именно. Они полезны, пока неизвестны.

– Чушь ты несёшь, товарищ. А Лаврентий Павлович на тебя надеется.

…В течение трёх дней они встречались и говорили. Ветров даже вытащил Лавра на лыжную прогулку за ворота, то есть по вольному снежку. В конце концов, Лавр кое-что ему рассказал. О Тегеранской и Ялтинской конференциях, о высадке союзников в Европе в 1944-м, о войне с Японией в 1945-м, о параде Победы и знамёнах врага, которые наши воины бросят к Мавзолею Ленина.

Услышав рассказ о параде, Ветров просто взвился:

– Что?! Парад будет принимать Жуков? А почему не Сталин? Куда ты дел Сталина?

– Он там тоже будет, – успокоил его Лавр. – На Мавзолее.

– Он главнокомандующий! И должен принимать парад, если победа! Должен!

– Лёня, я говорю о том, что будет, а не кто чего должен.

– Нет, я о таком даже докладывать не стану, – не мог успокоиться Ветров. – Своё здоровье дороже. Если о том, что через несколько лет Жуков будет исполнять функции главнокомандующего, станет известно теперь, то кто-нибудь может решить, что он слишком высоко поднимется, и на всякий случай заранее его траванёт.

– А! – обрадовался Лавр – Дошло? Я тебе об этом и твержу: лишняя информация о будущем может изменить его.

– Ладно, мне ехать пора… Докладывай, в чём ты нуждаешься. Могу сделать для тебя всё, что пожелаешь.

– Желаю оказаться в тепле. В Крым хочу.

– В Крыму немцы… Когда, кстати, мы его отобьём обратно?

Лавр вздохнул:

– Окончательно – в мае 1944 года.

– Ничего себе! – присвистнул Ветров. – Долгонько ждать…

Назавтра, уже перед отъездом, Ветров вдруг вспомнил:

– Был у тебя дома, хотел у мамы твоей, или у жены взять письмо и гостинчик для тебя. Не вышло, твои все в эвакуации.

– Жена? О, чёрт, жена! – задумался Лавр. – Как её зовут? Какая она из себя?

– Ну, ты переигрываешь. Лена её зовут. Как можно забыть имя своей жены?!

Лавр не мог найти этих сведений в памяти себя «здешнего»! Однако вступать в дискуссию с Ветровым не было смысла, и он просто сказал ему:

– Лёня, в моей башке столько информации, что бывают проблемы с памятью.

Он, вообще-то, имя «Лена» уже знал. Во-первых, от внука Глеба. Во-вторых, чтобы прояснить вопрос, кто его жена, Лавр давно, ещё в поезде, перебрал письма, полученные из дома. Они были не совсем те, что он помнил по прежней своей жизни. Например, не было ни одного от милой Коти, студентки Плехановского института. Пропало письмо мамы, что «дочь соседки» устроила фотолабораторию в своей комнате. Зато было письмо с фотографией двухлетнего карапуза, и написано, что фото делала его жена Лена. С чего бы, если в соседках, по крайней мере, до эвакуации, у них была фотограф-профессионал Ангелина?.. Или Лена, это и есть Лина? Или, когда он женился на неведомой Елене, «дочь соседки» спешно вышла замуж за очередного Вомарха и увезла все свои фотоаппараты и фотоувеличители?

Он вдруг подумал, что первый вариант нравится ему больше…

А вот письмо от жены: «Дорогой Лаврик, узнала от мамы и рада, что сообщение о твоей гибели оказалось ложным». По почерку не поймёшь, кто писал. За столетия своих жизней он из всех женщин мира вступал в переписку только с мамочкой, когда ездил в командировки, и с mademoiselle Aurе́lie, маркизой де Дрё-Брезе, да и то письма ей надиктовывал слуге, ибо его французский письменный оставлял желать лучшего.

За два первых военных года Лавр в историческое прошлое попадал трижды, и всегда неудачно: пространства здесь дикие и громадные, морозы зимой лютые, населения практически нет, и в одиночку выжить невозможно. Лишь в третий раз ему повезло: он попал в летнюю пору и сумел добраться до Волги. Идти дальше на юг не рискнул, невыносимая жара и дым горящей степи пугали. Поймал плывшее по Волге бревно, выплыл на другой берег южнее устья Оки. Дальше шёл вдоль её правого берега.