Дмитрий Калюжный - Грани сна [litres]

– What the heck! [158] Какого чёрта! ( англ .). – крикнул Хакет.

– Пошёл вон! – откидываясь назад, закричал Лавр. – Хакет, кончайте ваши штуки! Скажите ему, чтобы не лез в мою голову!

– Не знаю, кто это, – отозвался Хакет.

Странный человек прошёл прямо по углям костра и растворился в воздухе.

– Чёртов призрак! – бушевал Лавр. – Наверняка это ваш ряженый агент, Хакет. И я догадываюсь о его делишках! Ведь это он изображал Смерть в 1934 году, разгуливая по ленинградскому театру драмы в капюшоне и с косой в руке. Не так ли?

– Нет! – засмеялся Хакет. – У этого паренька – нимб. Его угораздило стать святым, и он вряд сумеет сыграть Смерть. А я могу играть всё!

– То есть, вы хотите сказать…

– Да, Грочик! Пока отец Мелехций организовывал кадровые перемены в обкоме партии, я пугал ленинградских театралов. Весёлое было дело!.. Кстати, замечу: по сравнению с театром Друри-Лейн [159]– ваш театр ужасен. Станиславский всё испортил!

– Да, да. И ещё в нашем театре вы сильно мёрзли.

– Откуда вы знаете? – прищурился полковник.

– Вы плохо сработали… Остались легенды о призраке, который чихает.

– Да, условия в подвале были гнилые. – Хакет неожиданно захохотал. – Но зато я умер своей смертью! А Мелехцию… Мелехцию, – и он захрюкал от восторга, – Мелехцию свернул голову его собственный потомок! После такого я бы на его месте крепко подумал, прежде чем заводить детей.

Однажды вечером несколько инженеров и учёных собрались в Ленинской комнате у висящей на стене карты военных действий, чтобы обсудить события на фронте. Лавр, слушая их, вспомнил старую жизнь в бассейне Оки, и военные события, которые произошли тысячу лет назад. Когда спорщики замолчали, он заговорил:

– Была такая страна, давным-давно, жили в ней вятичи, предки русских. И была девушка, звали её Печора. Вышла замуж за княжьего сына. А на страну ту напали хазары, и муж её погиб. Она мыкалась, мыкалась, а потом взял её замуж один, большой такой. Великаном его звали. Жили они долго, и не сказать, чтоб особо счастливо, но, между прочим, спасли леса на юге, а то не стало бы лесов… Отбивались от врагов. Печора из лука стрелять очень хорошо навострилась! И хотя с нынешней войной не сравнить, всё же те воины сделали своё дело. А потом их деревню сожгли.

– Какое нам дело до тех лесов и великанов? – неприязненно спросил кто-то.

– Ничего от них не осталось, – грустно сказал Лавр. – Если только археологи чью-то челюсть найдут. Памяти о них ни у кого не осталось, и никому они не интересны…

– Кстати, удачно, что нас не загнали в Вятку или на Печору, – невпопад сказал другой инженер. – Там холодно, жуть. Даже холоднее, чем здесь.

Он ещё не завершил свою фразу, когда из стены справа от них беззвучно вышел высокий юноша. На плечах – накидка, явно изготовленная задолго до эпохи фабричного производства тканей; на голые ноги наверчены грубые верёвки того же белого цвета, что и накидка. Лицо его несло благостную равнодушную улыбку, голубые глаза неестественно блистали, воздух над головой светился. Стул и угол стола он прошёл насквозь, будто был бестелесным, и раскинул руки, пытаясь дотронуться до каждого, кто был в комнате.

Запахло озоном.

Все застыли, поражённые зрелищем. Один только Лавр сразу метнулся к выходу и захлопнул за собой дверь. Странный юноша, обойдя всех, направился за ним, и без затруднений прошёл сквозь закрытую дверь. В коридоре послышались властные крики охраны: «Стоять!», «Лицом к стене!», и выстрелы…

Компетентная комиссия НКГБ СССР, прибывшая из Москвы для изучения сообщений о явлении «призрака» и открытии стрельбы по нему прямо в стенах уральского ОТБ, приняла решение, что имела место массовая галлюцинация, и занялась поиском лиц, пронёсших в учреждение неизвестный галлюциноген. Начальника, разумеется, немедленно сняли с работы и арестовали. С персоналом провели разъяснительную беседу.

Лёня Ветров, работавший тут же, придерживался другого мнения о происшедшем. Но поскольку комиссию назначил заместитель наркома, а Лёня подчинялся напрямую самому наркому – Л.П. Берия, ему не надо было не только согласовывать с кем-либо свои выводы, но даже сообщать о них комиссии. Это было хорошо, потому что иначе мог возникнуть спор, насколько материален материальный мир, и какова в нём роль нематериальных сил, и неизвестно, к чему мог бы привести такой спор, учитывая, что в комиссии не было ни одного сильного философа, да и Лёня, если честно, был тот ещё мыслитель.

Разговор его с Гроховецким начался с недоверия и упрёков. Лавр сказал ему, что призрак – это шпион английской темпоральной разведки, прибывший с целью его, Лавра, идентификации, а затем придут более серьёзные ребята, чтобы его убить.

Ветров стал уличать его во лжи.

– Ты, похоже, не всё рассказал нам про свои сны, – возмущённо сказал он.

– Нет, всё, – не согласился Лавр. – Я говорил, что темпоральные шпионы из Англии бродят по нашей стране? Говорил. И что среди них бывают призраки, тоже говорил. Один такой жил в Ленинграде, когда убивали Кирова! Теперь они пришли за мной.

– Но откуда им вообще знать о тебе, если ты видишь их только в своих снах?!

– Там они меня и нашли.

– Во снах? Как это может быть, Гроховецкий? Сны, они и есть сны. Ты нам излагал, что, когда ты спишь, тебе со стороны приходит знание. Так?

– Да, так. Я сплю, информация идёт. Причём сплю я здесь , а информация идёт там .

– Вот видишь. Я сам возил тебя в Институт мозга для изучения твоего гиппопотамуса.

– Гипоталамуса.

– Один чёрт. И сонные колбочки твои изучили, и палочки в мозгу.

– Колбочки и палочки не в мозге, а в глазах.

– Брось умничать! В отчёте написано, что с мозгом и глазами у тебя всё в порядке. А теперь, ты говоришь, они «пришли за тобой»! А? Если ты их только во сне видишь, то им-то откуда о тебе знать?

– Встречаюсь я с ними время от времени.

– Во сне?

– Да. Чего тут непонятного? Они подозревают, что я работаю против них, и строят свои козни. Так-то они со мной вась-вась, вроде дружат, а сами только и думают, как бы меня ликвидировать, чтобы я не мешал им делать их чёрные дела. В последний раз их полковник скормил мне целого гуся, а пока гусь жарился, пришёл тот же призрак, что давеча был тут, и совал мне в голову свою руку. Я думаю, так он определял, где и когда я реально живу, то есть, где я вижу сны.

Ветров разводил руками, задирал плечи – в общем, реакция его была такой же, как в первый раз, когда Лавр, только что выгнанный с исторического факультета МГУ студент, в Александровском саду под кружку пива рассказывал ему о своих особых способностях.

Наконец, Лёню прорвало. В голосе его звучала издёвка: