Дмитрий Калюжный - Грани сна [litres]

В паспорте он обнаружил непогашенный штамп о прописке в Москве на Чистопрудном бульваре и отметку о наличии у него жены Елены Гроховецкой, в девичестве Раппопорт.

Получив свободу, он отправился на вокзал. У кассы топталась толпа. На Москву билетов не было; уезжали только литерные пассажиры. [161] Литерами в период Великой Отечественной войны именовались бумаги на получение питания, одежды или на проезд по железной дороге для военнослужащих и некоторых других категорий населения. Война, что поделаешь! Поездам есть, что возить. Но в очереди говорили, что билеты иногда бывают. Просто надо ждать.

Зато в переговорном пункте очереди не было, и Лавр свободно заказал разговор с Москвой. Правда, затем ждал соединения почти час, но это было в порядке вещей. Главное, думал он, чтобы мамочка была Москве, а где – дома или в библиотеке, значения не имело: телефон у них спаренный.

Когда дали соединение, мамочка, услышав его голос, начала плакать и смеяться одновременно, даже поначалу говорить не могла. Потом поведала, что она всего три дня, как вместе с библиотекой вернулась в Москву. Работы море!

– Ты когда вернёшься?

– Не знаю. Надо деньги получить, и с билетами тут беда. Как только куплю, позвоню, или телеграмму дам.

Она опять начала плакать. Он ещё раз уверил, что приедет сразу, как только сможет, а пока «извини, что прощаюсь, мне ещё надо где-то устроиться».

Она не поняла:

– Тебе что, жить там негде?

– Ничего! – успокоил её он. – Может, буду прямо на вокзале ночевать, чтобы очередь не упустить. Тут, знаешь, хоть и май, а ночью минус бывает.

– А ты где?

– В Красноярске.

– Ой, так чего тебе устраиваться-то? Найди посёлок Бадалык, это где-то за кладбищем. Там детский дом № 2. Иди туда, и спроси Людмилу Ниловну.

– А кто она?

– Да ты её знаешь, Лаврик! Это подружка соседкина… У нас в квартире жила!

– Это Мими, что ли?

– Ну, да!

– Тьфу. Сразу бы так и сказала. Схожу к ней.

– Она тебя устроит!

– Хорошо, хорошо.

– Приезжай скорее!

Детдом в Бадалыке он нашёл быстро. Язык, он и до Киева доведёт!

Это было длинное двухэтажное здание с пристройками. Над крышей, с двух концов, высились две печные трубы. Одна из них дымилась. Ступени парадного подъезда были занесены прошлогодней листвой; им, похоже, никто не пользовался. Он отправился дальше, и нашёл ещё один вход, с подметёнными ступенями. Поднялся, открыл тяжёлую дверь. В небольшом фойе было ещё несколько дверей и неширокая лестница на второй этаж, откуда слышались звонкие детские крики. Пахло подгоревшей гречневой кашей.

За ветхим столом сидела старушка с шалью на плечах и вязала.

– Чего тебе, милок? – спросила она.

– Я ищу Людмилу Ниловну.

– А! Люду! Сейчас нет её.

– Не скажете, где она?..

– В школе.

– Далеко это?

– Что?

– Школа.

– А вот, за этой дверью.

Он сделал два шага, открыл дверь. За ней виднелся недлинный коридор.

– Куда! Куда! – всполошилась старушка. – Сейчас нельзя, урочное время!

– Я в коридоре подожду.

В пустом коридоре было тепло. Справа – окна, в щели которых тянуло прохладой. Слева – двери классов. Голоса за ними сливались в негромкий гул: где-то отвечали урок дети, где-то бубнили учителя. Между первой и второй дверьми висела стенгазета «К свету знаний». Статья «Наши успехи в учёбе», статья «Помогаем фронту». Дети зимой, оказывается, вязали варежки и собирали посылки для воинов.

Дверь второго класса была приоткрыта. Он всего лишь заглянул в щёлку, но ученики заметили, встали, и вразнобой произнесли: «Здравствуйте». Учительница заинтересованно глянула на него, но это была не Мими.

Он быстро затворил дверь и отошёл от неё.

Между второй и третьей дверями в этом коридоре висело кумачовое полотнище с блеклым текстом белой краской: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». Лавр ощутил лёгкое недовольство: где-то он точно такой плакат видел. Где? На Двине? В Миассе?.. – вспомнить не успел, поскольку прозвенел звонок. Гул голосов усилился, коридор наполнило некоторое количество школьников. Из третьей двери, в окружении детворы, вышла Мими. Детишки были одинаково одеты и одинаково стрижены. А Мими всё-таки выглядела ничего себе: строгий костюмчик, причёска… Он и забыл, какая она симпатичная.

Она склонила к плечу свою изящную головку, улыбнулась:

– Лаврик! Не могу поверить. Как ты здесь оказался?

К ним подошли две другие учительницы: «Кто это?».

– Мой старый знакомый, из Москвы.

– О-о-о, из Москвы! – запела одна из них.

– Как жизнь в Москве? – спросила вторая.

– Не знаю, я там четыре года не был.

– Пелагея Прокофьевна! – крикнула Мими. – Отведите ребят в их комнаты!

– Иду, иду! – и появилась давешняя старушка в шали.

Следующие почти две недели Лавр посвятил детдому. Да и можно ли было отказаться, если на первом же чаепитии ему поведали, что сотрудницам приходится самим и дрова носить, и пилить-рубить, и баню топить, и следить за котлом, от которого тепло по всему дому по трубам течёт.

Дни шли за днями, он стал тут «своим», даже дети перестали его дичиться.

– Учителей с фронта отпускают, – как-то вечером рассказывала завуч. – Сталин распорядился, кто в учителя хочет, тех из армии списать. И к нам одного такого из гороно направили, а в облоно узнали, и забрали.

– Где-то мужчины нужнее, видать, – кокетливо сказала одна из учительниц.

– У нас штаты укомплектованы, – пояснила завуч. – А что мы одни женщины, не учли.

– Хочешь остаться у нас учителем? – спросила Мими. Большие её влажные глаза просили: «Скажи да», но не мог он дать такого ответа.

– Обещал мамочке, что приеду скоро. И жена у меня там… ты же знаешь…

– Ах, да, конечно. Жена. Куда нам без жены.

Она крепко зажмурилась и отвернулась от него.

Расспрашивать её о своей неведомой жене он счёл неудобным.

Каждое утро Лавр бегал к своей шарашке в ожидании денег. Вернувшись, рубил дрова и таскал от колонки воду. Заизолировал электропроводку на втором этаже.

Наконец, бухгалтерия ОТБ одарила его богатством, и он сразу помчался на вокзал узнавать, не изменилось ли что с билетами. Нет, не изменилось! Уехать невозможно!.. Вышел на привокзальную площадь, а там группа мужчин, и среди них один – в форме полковника Красной Армии, явно знакомый. Пока он хмурился, соображая, кто это, тот сам его узнал:

– Гроховецкий! Лавр Фёдорович! Вот это встреча! Не узнал? Я Тюрин!

– О, да, добрый день, Анатолий Михайлович!

Это был «секретчик Тюрин» из Бауманки. Он лечился здесь в госпитале после ранения, а теперь с группой восстановивших здоровье товарищей возвращался в Москву.

– Поехали с нами, у нас литер!

– А у меня-то литера нет.

– Брось, Лавр. Мы по списку идём, а кто его смотреть будет? Я – старший группы!.. Посадка через полчаса, давай, решайся. И кстати! Чтобы в Москву попасть, пропуск нужен. У тебя есть пропуск?