Дмитрий Калюжный - Грани сна [litres]

Набег был для крымчаков удачный, а москвичам он обернулся катастрофой. Целых людей, с руками и ногами, среди руин и пепла осталось меньше, чем покалеченных, а большинство оказалось в убитых. Десятки тысяч уведены были в рабство. Царь, узнав о том, очень печалился, и, возвращаясь в Москву, останавливался в каждой церкви, молился за спасение душ погибших. Добравшись до Сергиева Посада, тоже заказал молебен – ан, глядит, на монастырском дворе разгуливает подьячий Лавр и гордится, как он спас царскую библиотеку.

– Что такое? – возмутился Иван свет Васильевич. – Ты что же, без моего приказа и соизволения возишь туда-сюда царское имущество?.. Да кто ты такой!

Царь отличался страстью знать обо всём, что творил его чиновный аппарат, и думал, что держит в руках все рычаги управления (на деле-то самые те детали, в которых «дьявол», оставались ему неведомы). Он всем лично руководил, а несанкционированную инициативу разрешал лишь особо доверенным дьякам. Лавр же проявил своевольство. Не спросил ни царя, ни хотя бы кого из Щелкаловых! И неважно, что их не было в городе…

Пока Москву отстраивали (быстро, ибо разрешена была бесплатная рубка леса на особых делянках) царь создал комиссию по расследованию захвата Москвы врагом.

Прежде всего, взялись за опричников. Когда была объявлена мобилизация, многие из них не явились, а и те, кто был на службе, избегали боёв. По итогам разбирательства командующего опричным войском князя Михаила Черкасского – шурина царя! – казнили, многих отправили в темницы и под кнуты, а кончилось ликвидацией опричнины вообще.

Потом наказали воевод, не пресекших поджогов.

Наконец, дошло дело и до «мелких нарушителей»: этих пороли сотнями вдоль улиц. Лавру за самоуправство назначили пять ударов кнутом. За прошедшие два месяца царь остыл, а может, и сообразил, что, не прояви Лавр несанкционированную инициативу, то сгорела бы драгоценная Либерея – но не мог же он отказаться от ругательных слов, произнесённых в Сергиевом Посаде! – а потому указал, что подьячему Лавру разрешено идти на порку, поддев под рубаху овчинный тулуп. Исполнители поняли неправильно и отстегали тулуп. За такую ошибку их самих выпороли, но Лавра уже не тронули. Считалось, что он своё получил.

Поражённый добротой царя, Лавр, было, решил досрочно изобрести самовар, чтобы порадовать Ивана Васильевича. К счастью, он быстро одумался, сообразив: ежели самовар появится на сто лет раньше своего срока, то нет же гарантии, что какой-нибудь русский умелец, посмотрев на него, не изобретёт раньше срока, например, паровоз. И вся история от таких новинок пойдёт по неизвестно каким рельсам.

Разгром Москвы крымчаками принёс Лавру некоторое богатство: хозяева лошадей и телег, взятых им в аренду для перевозки книг, сгинули неведомо куда – может, сгорели в великом пожаре, и он, продолжая службу в приказе, смог теперь зарабатывать извозом.

Тем временем в Кремле озаботились, так сказать, «подбором кадров». Старый аппарат отправляли под кнуты и в ссылку. Вычищали литвинов и поляков, и вообще всяких «немцев». Новых набирали после серьёзной проверки, чтобы они никак не были связаны с теми, кого меняли. Потеряли значение обязательные ранее условия «знатности» и «православия»: приказы Кремля наполняли грамотные посадские и церковные люди. Выходцам из Казани по их желанию разрешали оставаться в их магометанской вере.

Пришёл день, когда братья Щелкаловы в присутствии царя торжественно передали новую библиотеку в Приказ Большого Дворца. В окончание церемонии глашатай, к изумлению Лавра, объявил волю царя: де, наградить оного Лавра деревенькой Жежельнёю, что стоит при впадении реки Жежелки в Беспуту, с производством оного в приказные дворяне.

«Однако!», мелькнуло в голове новоявленного дворянина. Заветное местечко, куда тыщу лет назад Вятко-князь сослал бывшего боярина Надёжу, разжалованного в Негожи, и которое так Лавру полюбилось, теперь его!

Почти все свои дни подьячие любого приказа тратили на счётную работу. Каждая копеечка, потраченная в интересах царя, должна быть отражена в письменной справке; стопки справок завершал итог; за недоимку могли казнить, а если вдруг некие денежки оказывались пропавшими неведомо куда, то приходилось ездить по всей стране и искать, тратя на проезд и прокорм иногда вдесятеро больше, чем составляла сумма недоимки.

Лавра, как сильного математика, братья Щелкаловы тоже вогнали в эту казначейскую нудотень, и он два года портил глаза над цифирью, бормоча иногда цитаты из книг далёкого будущего, вроде такой: «В организации учёта и контроля пятого-десятого – суть социалистического преобразования»… [126] Искажённая цитата из статьи В.И. Ленина «Как организовать соревнование»: «Учёт и контроль за количеством труда и распределением продуктов – в этом суть социалистического преобразования».

Но даже такая работа позволяла быть в курсе мировых событий. Все посольские крутились в одной избе: и дипломаты, и казначеи. Лавр, став приказным дворянином, участвовал в дипломатических спорах. Ведь в приказах всё обсуждали «заедино»; иерархия сказывалась только в проставлении подписей, да в праве докладывать царю!

В его присутствии Василий Щелкалов сокрущался, что он, де, Вася, советовал царю требовать общего с Крымом протектората над Астраханью, а царь готов отказаться от Астрахани, лишь бы не брать в союзники Девлет-Гирея. Лавр помалкивал. Ведь Вася не знал будущего! Когда возмущённый их проволочками хан опять пошёл войной, все напугались, а дворян Лавр оставался спокойным.

Армия, после разгона опричников набранная царём Иваном из «простого народа», во главе с военачальниками из земских, остановила крымчаков в пятидесяти верстах от столицы и устроила хану такой погром, что тот был вынужден бежать. Лавр с усмешкою слушал очередную похвальбу Щелкалова: мол, вот мы каковы. А хан прислал письмо царю: «Долго ли враждовать нам за Астрахань и Казань? Отдай их, и мы друзья навеки».

Кому нужен битый враг в качестве жадного друга?..

При нём, Лавре, обсуждали поведение сибирского салтана: тот разорвал отношения с Москвой, царский посол был убит, и едва не началась война с Сибирью.

Почти каждый день поступали бумаги о событиях на ливонском фронте, требовавшие немедленных действий. То переговоры с литовской радой, то обмен пленными, то обсуждение лживых листовок о царе, которые распускают по Европе поляки, то жалобы ревельских купцов, лишившихся из-за войны своих доходов от русского транзита…

Только следующим летом, в самую жаркую пору, отпустили Лавра со службы в дарованную ему деревеньку. Он-то сразу, как царь отписал ему землю, отправил на ту дачу две телеги под загрузку, но вернулись они пустые: возчики сказали, что в их переговоры с общиной вмешался земской советник из Тетёрок. Пусть, говорит, приезжает сам хозяин с бумагами от царя, а иначе никак. Или ежжайте, говорит, к воеводе в Каширу – а кто мы такие, воеводу тревожить? Сунулись в Лиду к земскому старосте, так и тот ничего не решил.