Татьяна Смородина - Фехтовальщица

– Боже мой… что будет с Катрин? – невольно ужаснулась Женька.

– А что с Катрин?

– Они встречались. Он залезал к ней по той… нашей лестнице. Я узнала, когда нашла его перчатки.

– Хм, и тут не обошлось без вашего участия!

– Что значит, без моего?

– Почему вы мне ничего не сказали, сударыня? Хорошо, что Андре побеспокоился убраться из этого мира раньше, а то я бы сам его прикончил!

– Поэтому и не сказала.

– Будет весело узнать, что Андре оставил моей миленькой сестричке не только перчатки, и я скоро стану дядюшкой!

Цезарь сообщил, что отпевание назначено на два часа следующего дня.

Супруги де Шале поехали в храм вместе. Де Санд и его класс были уже там. Увидев маркизу де Шале, они не улыбнулись, а только молча прикоснулись к краям своих шляп. Д’Ангре, бледный и молчаливый, покусывал губу и смотрел в одну точку. Так получилось, что де Вернан, взяв на себя роль старшего брата, опекал юношу с первого дня поступления его в школу. Некоторые посмеивались и видели в этом нечто двусмысленное, особенно старался де Зенкур, который всякий раз искал повод поддеть удачливого Андре. Дуэль могла случиться в любой день, однако она случилась вчера, и фехтовальщица не смела винить в ней только де Зенкура.

Войдя в церковь, Генрих и Женька прошли мимо скамей, где сидели родственники де Вернана. Женщины изредка приподнимали густые траурные вуали и промокали глаза платками из дорогого батиста. Мужчины, одетые в черное, молча смотрели на молодое мертвое тело и сочувственно вздыхали. Кроме положенной скорби в воздухе витало недоумение и растерянность, которое особенно ощущается в такие минуты. Головы склонялись не только в горькой печали, что сопутствует каждой потере, но и в немом смирении перед соседством двух миров, грань между которыми тонка, а великая загадка необратимого перехода так и остается за пределами человеческого понимания.

Андре лежал в гробу, словно спал. Лицо его было чистым и спокойным, будто он совершенно серьезно готовился предстать перед кем-то там наверху.

Женька, остановившаяся у первого ряда скамей, не могла оторвать от него глаз. «Еще вчера он был на площадке и заступался за меня, – думала она, не в силах понять, как такое может происходить, – еще вчера… а теперь… зачем это? Почему?.. За что?»

– Это предупреждение, – вдруг кто-то тихо сказал за ее спиной.

Она обернулась, – это был Лабрю.

– Да, – продолжил он. – Вы вышли замуж и должны заниматься своей семьей, а не шпагой.

– Мне… мне больно, Лабрю.

– Вы взрослеете, а это всегда больно.

В храм в сопровождении де Бона вошла Виолетта. Увидев фехтовальщицу, де Бон поприветствовал ее и Генриха легким наклоном головы, а Виолетта тотчас подошла к какой-то даме на скамейке и шепнула ей что-то на ухо. Дама обернулась, потом встала и тихо приблизилась к «незаконной паре». Представившись сестрой госпожи де Вернан, она сказала, обращаясь к фавориту короля:

– Ваша жена должна уйти отсюда, господин де Шале.

– Почему?

– В храме не может присутствовать женщина, которая попирает божеские законы и носит мужские штаны.

– Я занималась в одном классе с вашим племянником, – возразила фехтовальщица. – Я имею право с ним попрощаться.

– Имеет право с ним попрощаться та, которая носит его ребенка или его имя, а не одно с ним оружие. Священник не начнет отпевание, пока вы не уйдете, сударыня.

Фехтовальщица не стала больше спорить. Она подошла к гробу, поцеловала Андре в немые губы и под легкий шумок, раздавшейся ей вслед, вышла из церкви.

Генрих был задет демаршем щепетильной тетки де Вернана, всю дорогу возмущался и обещал поговорить с королем, чтобы тот поставил эту семью на место, а Женька, продолжая нести на своих губах незримое прикосновение смерти, молчала. Суетные заботы и даже мысли о приеме в Лувре на фоне бледного мертвого лица Андре казались несущественными.

После посещения храма Генрих повез девушку к родителям. Это был последний день перед аудиенцией короля, и матушка настоятельно просила их заехать.

Обед прошел в мрачном молчании. Матушка вздыхала, батюшка ел, глядя поверх голов, Элоиза смотрела на фехтовальщицу с затаенной надеждой на ее проигрыш, а Катрин после новости о смерти де Вернана выглядела просто плачевно. Она не могла предаваться скорби публично – об их связи, кроме Женьки и Генриха никто не знал.

После обеда господин де Шале пригласил сына и его непослушную супругу в свой кабинет.

– Еще есть время, Генрих, – сказал батюшка. – Отпустите эту девушку. Вы всегда были склонны эпатировать общество, а сейчас хотите сделать это посредством скандального брака. С таким же успехом вы могли бы жениться на арабке или крестьянке. Простите, сударыня, что я говорю такое при вас.

– Говорите, я выдержу, – не смутилась фехтовальщица.

– Вот именно, выдержите. Я уважаю эту девушку как бойца, но не принимаю ее как вашу супругу, Генрих. Она симпатична мне, как тот юноша Жанен де Жано, под именем которого вы привели ее сюда, но было бы лучше, если бы ничего не связывало ее с нашим домом. Вам такая ноша не по плечу, а она еще сама не знает, чего хочет. Ваша шутка на этот раз зашла слишком далеко.

– Это не шутка, отец, – порозовев скулами, ответил Генрих.

– Вы научились любить? – усмехнулся господин де Шале. – Где же? На банкетках наших дворцов?

– Вы не верите, что я могу любить?

– А вы верите?

– Отец!

Но Женька взяла Генриха за руку и вывела за дверь, где их дожидалась госпожа де Шале.

– Вы знаете, что он говорит, матушка? – продолжал возмущаться фаворит короля.

– Он говорит так от боли, – попыталась успокоить сына госпожа де Шале.

В экипаже Генрих долго молчал, и Женька догадывалась, о чем он думает. В словах его отца была порядочная доля истины, и теперь сын мучительно хотел эту долю определить. Фехтовальщица тоже молчала, не пытаясь помогать ему в том, что должен был сделать только он сам.

– Если хочешь, мы не поедем завтра в Лувр, – сказал вдруг фаворит короля. – Вещи уже уложены, и мы можем ехать на Луару.

– Ты… серьезно? – повернула к себе его лицо Женька.

– Да.

Глаза Генриха повлажнели, будто он превозмогал сейчас какую-то боль. Женька обняла его и сказала:

– Нет, мы поедем в Лувр, иначе твой батюшка не будет уважать меня даже как бойца.

Вещи на случай неудачной аудиенции действительно были уже собраны и уложены в дорожный экипаж. На прием супруги де Шале поехали в карете, которая предназначалась для визитов. Платье, пошитое специально для этого приема, сидело на фехтовальщице великолепно, однако грудь в рубиновом колье выглядела, словно сбрызнутая кровью, и девушка всю дорогу трогала пальцами эти, оправленные в золото, красные камни. Короткие волосы, единственное, что осталось из ее мальчишеского облика, и которые почему-то нравились Генриху, были завиты и прикрыты шляпой. Это скрадывало их эпатажность и смягчало сосредоточенное выражение лица.