Татьяна Смородина - Фехтовальщица

Начался ноябрь, но небо в этот день было необычайно чистым, как тот лист бумаги, на котором еще ничего не написано. Крыши, умытые ночным дождем, весело блестели под лучами случайно выкатившего из-за тучи солнца. Ногами, копытами и колесами энергично месилась похожая на черные чернила городская грязь. Будучи верхом фехтовальщица ее не боялась и была готова поставить под новым днем в сюжете Марка Монрея очередной автограф.

Неожиданное появление Женьки на площадке вызвало среди фехтовальщиков понятное оживление.

– Первый раз вижу, чтобы жена изменяла мужу сразу с двенадцатью! – воскликнул де Фрюке.

Де Санд тоже был доволен и разрешил девушке присоединиться к разминке. Отпустив еще пару шуток на тему сбежавшей супруги, фехтовальщики весело побежали по тропинке.

На занятиях находилась и Жули, но в роли не участницы, а зрительницы. Она сидела на скамье у дома и внимательно смотрела за всем тем, что делают фехтовальщики.

На третьем круге де Санд велел Женьке встать последней.

– Больно смотреть, как господа спотыкаются, видя вас перед глазами.

Женька слегка смутилась, но не возражала и встала последней. Дистанция далась ей нелегко. «Теряю форму», – подумала она и твердо решила бороться с Генрихом за четырехразовое посещение класса в неделю.

На перерыве фехтовальщики крутились рядом, но теперь никто из них не справлял нужду возле деревьев и не делился своими мужскими успехами у многочисленных подруг. Женька немного растерялась. Хотя глаза, обращенные к ней, блестели, это был уже не тот блеск. Она поняла, что перестала быть среди фехтовальщиков безоговорочно своей. Особенно это было заметно в поединках, – сильные ее щадили, а слабые терпели. Оставался верен себе только де Зенкур, – он, как и прежде, не стеснялся в выражениях, красочно расписывая свои ночные утехи, и не давал Женьке ни одного повода расслабиться в спарринге, а когда она в благодарность за это хотела его обнять, он выругался и отошел.

– Не лезьте ко мне с вашими нежностями, де Жано! – сказал он. – Где вы находитесь, черт возьми? Вы надеетесь, что в обмен на ваши бабские штучки я откажусь от удовольствия хорошенько ударить вас рапирой или пукнуть в вашем присутствии?

Де Санд расхохотался, а все остальные как молоденькие фрейлины, захихикали в перчатки. Однако слова де Зенкура отрезвили не только Женьку, но и фехтовальщиков, которые на протяжении всего занятия находились в неприятной им растерянности. Они стали ругаться, спорить и разделились при этом на два лагеря. В одном были противники присутствия в классе маркизы де Шале, а в другом считали, что все должно оставаться так, как было тогда, когда еще никто не знал, кто такой Жанен де Жано.

– Де Зенкур прав! – кричал де Вернан. – В фехтовальном классе мы можем видеть только господина де Жано! Этот «мальчик» доказал, что достоин мужского поединка!

– А что же вы тогда поскользнулись, когда этот «мальчик» бежал впереди вас? – язвительно заметил де Фрюке, и все засмеялись.

– Да, мы никак не можем делать вид, что не замечаем эту… эту задницу! – поддержал его де Бра, и за этим снова раздался взрыв хохота и ругательств. – И как я могу драться с женщиной? А если она беременна?

– Я не беременна, – сказала фехтовальщица.

– Да вы и не забеременеете никогда, если будете пропадать на фехтовальной площадке! – воскликнул де Бонк. – А если это случится, то потеряете ребенка на первой же неделе!

– Черт побери, вы ведь замужем, сударыня! – добавил де Панд.

– Черт побери, это вас не касается, Ипполит! – рассердилась Женька именно из-за того, что его слова достали ее как боевой клинок даже под фехтовальным колетом.

Все это, широко раскрыв глаза, наблюдала Жули. Она уже довольно насмотрелась здесь поединков и теперь, словно завороженная, ждала, чем кончится самый главный из них.

– Что касается меня, господа, – сказал де Зенкур, – то я дерусь со всяким, кто бросит мне вызов, будь то мужчина или женщина! Нагло выйдя на фехтовальную площадку, госпожа де Шале сделала свой выбор и всем здесь доказала, что имеет право носить мужской костюм. Что же касается задницы, дорогой де Бра, то нам всем давно известно, что господин де Вернан с таким же интересом уже давно смотрит на задницу господина д’Ангре. Так разве дело в господине де Жано или в госпоже де Шале? По-моему, тут дело только в самообладании.

После этих слов де Вернан и д’Ангре молниеносно выхватили свои боевые шпаги, но де Зенкур, прекрасно понимая, что последует за его словами, приготовился к бою прежде, чем его об этом попросили.

– Всем стоять! – грозно гаркнул де Санд. – Занятие окончено! Вам следует разъехаться, господа.

Фехтовальщики нехотя убрали оружие в ножны и стали мрачно собираться. Де Зенкур демонстративно сплюнув в сторону, уехал первым. За ним хмуро потянулись остальные. Женька подошла к де Вернану и отдала ему перчатки, оставленные в комнате Катрин. Он рассеяно поблагодарил и тоже уехал вместе с д’Ангре.

– Ты довольна? – посмотрел на фехтовальщицу де Санд.

– Они подерутся? – глядя в спину де Вернана, спросила она.

– Черт их знает? Штрафные выплаты за оградой этого дома уже никого не сдерживают. Там идет другой отсчет.

– Я знаю.

– Да, ты знаешь.

Но день, такой светлый с утра, раскрутившись сорванной пружиной разбитых часов, показал фехтовальщице, что она еще не все знает о том отсчете, про который упомянул Даниэль де Санд. Ей не хотелось ехать домой, и она осталась на обед.

Даниэль, несмотря на стычку его учеников, был доволен. За столом он хвалился сыном, который уже окончательно признавал в нем отца, подмигивал Ажелине и с удовольствием поглядывал на свою маленькую воспитанницу. Жули перестала прятать руки под стол, смотрела уверенно и уже не краснела, когда к ней обращались на «вы».

– Лабрю, почему у вас такое постное лицо? – спросил Даниэль лекаря, который действительно выглядел несколько озабочено.

– Я беспокоюсь о девочке, – ответил Лабрю.

– Что о ней беспокоиться? У нее есть дом и прекрасная молодая воспитательница.

Компаньонка Ажелина, действительно молодая, но несколько суховатая внешне девушка из бедной дворянской семьи, смущенно наклонила голову.

– Да, прекрасная. Это даже вызывает разговоры, – кивнул врач. – Почему вы не взяли в воспитательницы даму постарше, сударь?

– Вы же знаете, что Ажелина шестая дочь в семье. Куда ей было деваться? А потом, мне давно плевать на светские сплетни, Лабрю. Я хочу, чтобы Жули видела перед собой пример благородной девушки, а не ворчливой старухи! Как вы думаете, Франкон?

– Я всегда говорил, что вы сделали превосходный выбор, Даниэль, – поддержал друга Ален и поцеловал Ажелине руку.