Татьяна Смородина - Фехтовальщица

– Не хочу.

– А может быть что-то пикантное? Шабаш, оргия, имя какой-нибудь знатной дамы?

– Ничего не надо. Не навязывайте мне ваш стиль, сударь! А вот про знатную даму я вам обязательно напишу, только в другой раз.

– У вас есть кто-то на примете?

– Есть.

Статью напечатали. А когда ее раскупили, фехтовальщица, воодушевленная успехом, написала об убийстве Перрана. Статья шла под названием «Удар кинжала». Монро опять подвигал бровями, но на этот раз в некотором замешательстве.

– М-м, это уже довольно серьезно.

– Думаете, дело может быть открыто?

– Трудно сказать. Все это только домыслы, но нашему славному финансисту придется почесаться.

Генрих, прочитав ее творения, усмехнулся.

– Что ж, это занятие больше подходит девушке из знатной семьи, чем шпага, но вам лучше поменять литературную стезю, Жанна. Напишите что-нибудь вроде «Астреи» [46] «Астрея» – роман Оноре д’Юрфе, где главными героями были пастухи Селадон и Астрея. Роман основан на любовных интригах при дворе Генриха Наваррского. д’Юрфе про любовь ангелоподобных пастушков, где все будет изящно, чисто и мило. Оставьте городскую грязь презренным памфлетистам.

В ответ на это Женька написала статью «Куда уехала Гонзалес?» об исчезновения испанской шпионки. Генрих нахмурился и посоветовал ей быть осторожней.

– Этот сынок Аманды Лукре как бы не пальнул в вас из-за угла, – сказал он. – Его ведь так пока и не поймали?

– Я выезжаю в экипаже.

– Не всегда, и потом покойный Генрих Четвертый [47] «…покойный Генрих IV тоже выезжал в экипаже». - 14 мая 1610 года из-за пробки, возникшей на улице Лафероннери религиозный фанатик Франсуа Равальяк вскочил на заднее колесо королевского экипажа и нанес Генриху IV два удара ножом в грудь. Экипаж короля был открытым. тоже выезжал в экипаже.

– Я все равно не буду сидеть дома.

– Я знаю.

В ожидании королевского приема Женька продолжала жить в статусе жены маркиза де Шале и искать пути совмещения этого статуса с ее прежними интересами. Она согласилась послушно позировать для портрета и ездить в дом родителей учиться с Катрин играть на лютне, но за это вытребовала у Генриха занятия с де Вансом. Они проходили два раза в неделю, во второй половине дня и в его присутствии. Де Санду, конечно, не нравилось нахождение на фехтовальной площадке фаворита короля, но он тоже пошел на уступку, хорошо понимая, что иначе фехтовальщица вообще не сможет здесь появляться.

На одном из уроков де Санд подошел к Женьке, будто помочь ей в работе и, поглядывая на скамью, где сидел де Шале, тихо сказал:

– Я был у короля и говорил с ним о патенте и разрешении носить мужскую одежду.

– И что он?

– Велел подождать несколько дней. Наверное, он имеет в виду будущий прием.

– Наверное. Как у вас? Как Эжен?

– Снова дерет нос, командует охраной и бегает за девками. Крепкий парень. Через неделю уходит охранником в Шатле. Живее, живее, господин де Ванс!

– А как Жан-Пьер?

– Тоже молодец, порвал тут уже два чучела. Подрастет, отдам его в Наварский колледж.

– А как же Ажель?

– Ажель выдам за Жакоба. Она здоровая, нарожает еще детей. Ей не мешают занятия фехтованием.

Однако намек де Санда был не совсем справедлив. Женька, хоть и своеобразно, но тоже занималась своим домом. Сначала девушка заставила Генриха преобразовать одну из нижних комнат в ванную, потом стала покушаться на залу для гостей.

– Здесь можно заниматься фехтованием, – сказала она.

– Ты с ума сошла, Жанна! – воскликнул маркиз, не отошедший еще от ванной, в которой она заставляла мыться весь дом. – Мало того, что ты устроила в доме общественную купальню, ты хочешь поставить всех на фехтовальную дорожку?

– Но тогда мне не нужно будет ездить к де Санду! Когда мне дадут патент, я смогу давать уроки в нашем доме.

– То есть, ты собираешься щупать этих твоих учеников прямо у меня под носом?

Генрих намекал на занятия с де Вансом, где Женьке приходилось поправлять его шаткие позиции, просто передвигая неуклюжее тело ученика руками.

Де Шале раскричался, но фехтовальщица продолжала настаивать. От ее реформ морщился и его батюшка. Принимая случившееся как данность, он продолжал желать сыну другую жену и тоже с нетерпением ждал королевского приема, надеясь, что Людовик аннулирует этот безумный брак.

– Вы все еще не верите, что я люблю вашего сына? – спросила тестя фехтовальщица.

– Верю, но ваша любовь разжигает в нем страсти, а не несет покой.

– Разве любовь должна нести покой?

– Я боюсь, что вы оба сгорите в своих страстях как еретики.

Во время одного из уроков игры на лютне к Элоизе приехала Виолетта. Женька встретилась с ними обеими на лестнице, когда собиралась уезжать.

– Добрый день, Лили, – усмехнулась покривившемуся лицу своей соперницы фехтовальщица. – Вы все еще считаете мое платье скучным? Или, может быть, снова хотите ударить меня ножиком для чинки перьев?.. Вижу, что хотите.

– Вам не следует так со мной разговаривать, госпожа де Бежар.

– Меня сейчас зовут не де Бежар.

– Ваше присутствие здесь в качестве маркизы де Шале незаконно. Король еще не признал ваш брак.

– Его признал Бог.

– Сомнительно, чтобы Бог был к вам расположен. Вы попираете его заповеди и занимаетесь не своим делом!

– Я думаю, что Бог мудрее вас, Лили, и принимает меня такой, какая я есть.

Виолетта хотела ответить, но Элоиза взяла ее за руку и потянула за собой.

– Идемте, Лили. Вы здесь не затем, чтобы разговаривать с временщицей. Его величество вряд ли потерпит такое со своим фаворитом.

Тем не менее, король не чинил никаких препятствий «незаконной паре». Это воодушевляло обоих, но и опасная неопределенность их положения тоже чувствовалась. Парижское общество оставалось настороженным. Те, с кем фаворит короля и фехтовальщица сталкивались на улице или в храме, куда де Шале иногда вывозил девушку к мессе, с ними практически не разговаривали, а только осторожно кланялись, да и то, главным образом, Генриху. В домах их не принимали, исключение составляли очень немногие.

– Вот сейчас-то я и выясню, кто мои настоящие друзья, – посмеивался маркиз.

Среди них, странным образом, оказался принц Конде. Возможно, королевская кровь боковой линии Бурбонов и особенность его положения при троне давали ему право более дерзкого жеста.

– Что вы делаете, сударыня? – с шуточным возмущением спросил он, принимая опальную пару у себя в доме.

– А что я делаю, ваше высочество? – не поняла фехтовальщица.

– Говорят, вы ездите к де Санду, надеваете штаны и занимаетесь позорным для дворянского звания учительством? Генрих, как вы терпите это? Над вами скоро будет смеяться весь Париж!