Татьяна Смородина - Фехтовальщица

Он сидел рядом с ней и подавал ей анисовые пастилки для освежения рта. Ажелина немного смущалась, но от внимания Франкона не отказывалась.

– Госпожа Ажелина в этом случае прекрасный пример для вашей воспитанницы, но я говорю о другом, – продолжал Лабрю.

– О чем?

– О фехтовальной площадке. Жули не должна там бывать, раз вы хотите воспитать ее, как дворянку, иначе один из примеров будет уничтожен другим, более сильным.

– Вы считаете фехтовальную площадку более сильным примером для Жули?

– Да.

– Почему?

– Потому что она, как и госпожа де Шале, к нему расположена. Обе представляют на данный момент некий яркий каприз природы, которым, конечно, можно восторгаться, но которому не следует потакать.

– Хм, вы правы, но у Жули слабые легкие. Вы сами говорил, когда осматривали ее. Упражнения на воздухе ей не повредят. Ей нужно набраться сил перед тем, как отправиться в пансион. Так, Жули?

– Да, господин де Санд.

– Я думаю, что вы оба лукавите. Кроме того я, как лекарь, знаю, что любое лекарство, оздоровляя одно место, может сильно повредить другому.

– Не беспокойтесь, я прослежу за этим.

– Конечно, сударь, но, может быть, это уже поздно.

Как будто подтверждая опасения Лабрю, развернувшуюся дискуссию вдруг подсекло под самый корень внезапное возвращение д’Ангре. Он ввалился в залу вместе с де Зенкуром, который висел на нем, словно пьяный, и только кровь, стекающая на пол из-под руки последнего, говорили о том, что парня притащили не из «Божьей птички». С другой стороны де Зенкура поддерживал его слуга.

– Де Санд, ради Бога! – воскликнул д’Ангре. – Мы не дотащим его до дома!

– Лабрю! – вскочил де Санд, но врач уже бежал к раненому, – Франкон, помогите ему!

Насмешливые глаза де Зенкура были полны боли, но он не проронил ни стона. Его положили на ларь. Ажелине и Жули де Санд велел уйти к себе.

– Он держался всю дорогу, – пробормотал д’Ангре. – только здесь у ваших дверей упал как подкошенный.

Д’Ангре, испачканный чужой кровью, выглядел так, будто его самого только что пырнули шпагой. Женька с ужасом смотрела, то на раненого Альбера, то на онемевшее лицо д’Ангре, и ощущение какого-то непоправимого несчастья вдруг заставило похолодеть пальцы ее ног. Оно подползло к ним, словно невидимая змея, от укуса которой сейчас спастись было просто невозможно.

– Это вы дрались с де Зенкуром, Эмильен? – спросил де Санд.

– Я?.. Нет… Это де Вернан… Они дрались, – ответил д’Ангре, не в силах совладать с какой-то внутренней дрожью, что сотрясала его тонкие изящные пальцы, которыми он тщетно пытался стереть кровь со своего камзола.

– Так-так!.. Превосходно! Удар неплохой! А, Лабрю? Какова рана?

– Господин де Зенкур был на волоске, ваша милость. На дюйм левее, и его великолепное легкое было бы продырявлено насквозь.

– Превосходно!.. Да что вы так трясетесь, Эмильен? Вы что, заболели, мой милый? Где де Вернан? Он не с вами?

– Нет, сударь.

– Неужели дал деру? Что-то на него не похоже!

– Андре мертв, сударь.

Женька вскрикнула – «змея», невидимо подползшая к ногам, укусила, и хотя девушка ожидала это, боль была просто нестерпимой.

– Что вы сказали, Эмильен? Повторите, черт бы вас побрал! – гаркнул Даниэль, исторгая в этом крике ту же самую боль.

– Мертв, сударь, – из глаз д’Ангре вдруг потекли слезы. – Они дрались честно… Вы не думайте… Андре сделал выпад и открылся… Он не ожидал… но Альбер – черт!.. Вы же знаете… он уже падал, но достал Андре прямо в сердце.

– Где это было? – вдруг без всякой эмоции, будто в нем тоже что-то умерло, спросил де Санд.

– Там, у старой стены… Мы не доехали до Булонского леса… Альбер снова стал задираться и Андре… Нужно съездить за ним… Он все еще лежит там… Или поехать сообщить госпоже де Вернан?

– Куда съездить? Вам сейчас нужно ехать к себе на квартиру и сидеть там тихо как мышь! Вы поняли, Эмильен?

– А как же Андре?

– Вы поняли, Эмильен?

– Да, сударь.

– Вот дураки! Какого черта?! Какого…

– Не кричите, сударь, вы мне мешаете, – сказал Лабрю, бинтуя де Зенкуру грудь. – Господин Франкон, позовите Эжена. Нужно перенести раненого наверх.

Де Санд опустился на ларь и сжал голову руками. Д’Ангре продолжал тихо плакать в стороне, а Женька молча смотрела, как перевязанного Альбера охранники под командой Эжена уносят в комнату наверху.

– Вам лучше сейчас уехать, сударыня, – подошел к девушке Лабрю.

– Как же так?.. Этого не может быть… Эмильен ошибся… Андре, наверное, просто ранен… Я только что отдала ему перчатки…

– Эмильен не ошибся, он плачет. Пойдемте, я провожу вас. Господин де Санд, я провожу маркизу де Шале. Ее уже, наверное, ищет муж.

– Да, нам не хватало здесь только ее мужа. Пусть едет и сидит дома. Скажите привратнику, чтобы не пускал ее больше сюда, Лабрю.

Женька ничего не ответила. Она чувствовала себя настолько уничтоженной, что ей было абсолютно все равно, что сказал де Санд. Девушка не помнила, как доехала до дома, как поднялась в спальню и упала на кровать, где надолго замерла, уставившись обесточенным взглядом в шелковый полог. Ей казалось, что над ней кто-то жестоко пошутил, а завтра Андре снова явится в класс и будет отстаивать право ее пребывания на фехтовальной площадке. Ей было непонятно, как она может больше не увидеть его улыбчивого лица и не услышать приятного бархатного смеха…

Фехтовальщица приказала Нинон принести вина, и только второй бокал, выпитый залпом, смог расплавить натянутые, словно струны чувства.

Генрих, вернувшись с охоты и выяснив, что случилось, оценил произошедшее довольно холодно.

– Мне сказали, что вы ездили к де Санду, сударыня?

– Да.

– Тогда почему вы плачете? Проиграли поединок?

– Да… Они поспорили… из-за меня. Де Вернан убит, де Зенкур ранен.

– Де Вернан? Хм, король будет доволен.

– Доволен?

– Де Вернаны когда-то выступали на стороне его матери.

– Какая сторона? Ты что не понимаешь? Андре больше не придет в класс… его нет, а он… он был за меня сегодня на площадке.

– Законы людской чести, беспощадны, Жанна. Они требуют жертв не меньше, чем законы войны. Разве в школе де Санда не объясняют это? Переоденься в платье и спускайся к столу. Тебе нужно поесть.

– Не хочу.

– Тогда хотя бы переоденься. Эти слезы не идут к тому костюму, который ты снова на себя надела.

Генрих больше ничего не сказал фехтовальщице про ее самовольную поездку на занятия, – это было излишне, – она была наказана за нее так, как даже он не придумал бы наказать ее.

Оставив свою истерзанную жену наверху, фаворит короля переоделся и вместе с приглашенным мастером ушел заниматься головой кабана, которую привез с охоты и которую хотел повесить в трапезной зале. Женька была благодарна ему за это нужное ей сейчас одиночество, но к ужину все-таки спустилась и попросила мужа узнать, когда будут назначены похороны. Он послал в дом де Вернанов Цезаря.